«Дней минувших анекдоты...»

Донской был где-то под Москвой на спортивных сборах, и Сереже надо было поехать к нему, чтобы подписать план работы.

Поганец оказался тут как тут: «Зачем тебе ехать? Давай я подпишу и дело с концом». Так он стал Сережиным научным руководителем, после чего забраковал выполненную работу и дал Сереже новое задание — делать опыты для своей докторской диссертации.

Тем временем Сережа попал в новый переплет.

Александр Петрович Межиров, известный поэт, как-то по приезде в Тбилиси познакомился с Сережей и одобрил его стихи.

Учась в аспирантуре, сын снимал угол. Время от времени по своим поэтическим делам он бывал у Межирова. У Александра Петровича была дочь Зоя. Сереже дали понять, что девица эта не столь строгих правил, а затем ему был предложен бесплатный кров.

Сообщение об этом повергло меня в смятение. Я со своими кавказскими предрассудками мечтал об иной жене для сына. Но пока телефон раскалялся от моего гнева и увещевания, Зоя забеременела.

Тут Межиров обратился к мужской чести Сережи. Впрочем, по-видимому, беззаботное житье в хорошей квартире сыграло свою роль. Мы с женой Сашей приглашены на свадьбу.

До свадьбы мы пару дней прожили на даче Межирова в Переделкино, и от этого писательского заповедника у меня осталось много впечатлений.

Мы вышли с Александром Петровичем на прогулку.

— Вот дача Пастернака…

— Я его стихи не очень понимаю, ваши мне нравятся больше, — сказал я, — а роман «Доктор Живаго» не произвел на меня большого впечатления. Мне кажется, что вся заслуга Пастернака в том, что он первым, находясь и оставаясь на территории Союза, открыто высказал то, что, собственно, давно было сказано и до него. И Достоевский, и Бердяев предвидели, что русская интеллигенция будет способствовать революции. Так и случилось — интеллигенты сначала приветствовали ее, а затем были унижены и уничтожены разбуженной ими стихией. Все это, к сожалению, мне известно не понаслышке. Кроме того, я поклонник Гоголя и Салтыкова-Щедрина. А Пастернак-прозаик, мне кажется, стоит где-то на уровне Эренбурга.

— Что вы говорите! — как обычно слегка заикаясь, сказал Межиров. — Одно его стихотворение стоит всей моей поэзии! — и тут стал читать, уже не заикаясь, стихи Пастернака.

Стихи произвели на меня очень большое впечатление. А Межиров читал стихотворение за стихотворением, пока мы через поле шли к могиле бывшего хозяина дачи.

На обратном пути мы встретили Евтушенко, шедшего с футбольной тренировки. Я тогда зачитывался его смелыми, обличительными стихами и мечтал пожать руку почитаемого поэта. Моя мечта осуществилась самым будничным образом. На пороге одного из дачных домиков мне довелось пожать руку и другому прекрасному писателю Фазилю Искандеру. Я много раз перечитывал полные своеобразного юмора описания его абхазского детства.

В Москву поехали на машине Межирова. К нам подсел Яков Козловский, блестящий переводчик Расула Гамзатова. Я сказал ему о том, что люблю стихи Расула:

— Какой это прекрасный образ, — летит журавлиный клин, и в нем поэт замечает просвет и мысленно видит себя среди улетающих птиц!

— Да, — саркастически усмехаясь, ответил Козловский, — в подстрочнике журавль действительно был…

Ответ маститого переводчика заставил меня задуматься. Вся суть его сарказма дошла до меня, когда я сам стал, помогая Сереже, переводить с подстрочника стихи грузинских поэтов.

Вот типичный пример лирического «подарка» поэта-переводчика поэту-автору. Точно — слово в слово — я перевел по подстрочнику стихотворение Мориса Поцхишвили, посвященное им художнику Мартиросу Сарьяну:

Уже и март и ростепель,И птицы стали петь.И дома, Мартирос, теперьТебе не усидеть.

Сережа подарил Поцхишвили чудесный поэтический перл:

Март, ростепель. Все блекло, но весна,Я понял. Мартирос, ее секрет нехитрый —

Едва в твои холсты засмотрится она.И сразу обретет цвета твоей палитры.

Мне стало понятно, почему авторы стремятся заполучить переводчиками не версификаторов, а хороших поэтов.

Иной раз в погоне за переводчиками возникали курьезы — авторы раздавали одни и те же подстрочники разным поэтам, и переводы одного и того же стихотворения у этих поэтов настолько разнились друга от друга, что порой бывали опубликованы в одной и той же стихотворной подборке.

Так одно и то же стихотворение Григола Абашидзе абсолютно по-разному перевели Андрей Вознесенский и Игорь Шкляревский, и оба эти перевода были опубликованы в «Литературке» в одной подборке!