Дневник, 2004 год

22 января, четверг.

«Литературка» напечатала «Рейтинг продаж. 50 современных российских прозаиков». Дня за два до этого мне позвонил Леня Колпаков и сказал: мы, дескать, печатаем рейтинг писателей, сделанный по продажам 37-ми магазинов «Московского дома книги», не обидишься ли, потому что ты только на 28-м месте? Вот уж чего нет, того нет, я-то думал, что я где-нибудь замыкаю список, потому что не пишу беллетристику. А оказалось все совершенно по-другому. Солженицын стоит на 3-м месте, и это понятно, потому что сила его авторитета и качество письма невероятные, но понятно, почему на 1-м и 2-м стоят Улицкая (7942 экз.) и Пелевин — оба они великолепные беллетристы, не претендующие на бессмертие и на почетное, не ироническое место в литературе. 5-е место Толстая (3222 экз.), 8-е Аксенов, 9-е Поляков, 10-е Сорокин, 14-е Ерофеев (917), 16-е Искандер, 17-е Б. Васильев, 19-е А. Битов (З42 экз.), 20-е Распутин, 21-е О. Павлов, 22-е Маканин (217 экз.), 24-е Приставкин, 25-е Слаповский, 26-е Волос, 28-е Есин (56 экз.), 30-е Ким (49 экз.), 32-е В. Белов, 34-е Пьецух, 36-е Бондарев, 37-е Сегень, 38-е Киреев, 40-е Бакланов (23 экз.), 41-е Михальский, 43-е Варламов, 44-е Курчаткин, 46-е Дегтев, 50-е место у Бориса Евсеева с его одной-единственной продажей. Здесь надо бы после каждой фамилии что-либо приписать: о букеровских лауретах, о телевизионных ведущих, об очках Курчаткина, о комиссии по помилованиям Приставкина, об издательском доме Михальского и о прочем, почти о каждом я мог бы что-нибудь сказать. У меня в этом году из нового продавался лишь Дневник.

Днем возил Долли к врачам с еще не готовой гистологией, она повеселела, рана у нее вроде бы заживает, хотя она все время пытается еще погрызть. Вчера по телевидению передавали о еще одном пожаре в институте.

23 января, пятница. Рабочий день пришлось начать на два часа раньше. Поехал на телестудию, кажется, ТНТ, где был эфир «с интересными людьми». Я уже давно работаю с телевидением, стреляя как бы наугад, что-то им говорю, говорю — а потом они выхватывают две не главных для меня фразы, вырезают всё остальное и дают в эфир. Как часто посещало оно меня в начале перестройки, когда я вёл «Добрый вечер, Москва!». Речь, конечно, идет не о той огромной популярности, которую дает телевидение, а о напряженности всех сил, о чувстве виртуозного экспромта. Сидел минут сорок, допрашивали двое каких-то ребят, Роман и Женя, вопросы у них были уже заготовлены. Я впервые увидел телесуфлера, когда над камерой эти самые вопросы высвечиваются на экране. Вот тут и понимаешь наших умных ведущих, говорящих без запиночки. Вопросы были об образовании, о стихах, даже о русском фашизме. Какая-то пожилая женщина начала читать мне по телефону стихи, требуя сказать — куда их деть и как за них что-то получить.

Днем пришло письмо от Галии Ахметовой, которая пишет о моих «Дневниках», о московских впечатлениям и о том, что сама также принялась за писание дневника. «Пишу я настоящий дневник только с 18 июня прошлого года. Решение пришло после раздумья над Вашим «Дневником». Она пишет о положении дел с культурой у них в провинции. Это ведь Чита, город, из которого вышло в свое время довольно много интеллигентов. «Завтра собираюсь в библиотеку, чтобы прочитать «Литературную газету» и «Литературную Россию». «Литературная газета» уже год не поступает у нас в розничную продажу». И вот еще абзац из её письма: «В провинции вообще никто не знает современной литературы — откуда нам знать литературные новинки, если хороших книг и хороших газет нет в продаже, если многие журналы недоступны? У нас ведь даже канала «Культура» нет». Размышления Ахматовой иногда совпадают с моими. Галя рассказывает о том, что в один из экзаменационных дней абитуриенты писали диктант по Ал. Меню. Меня оставляю на ее совести. «Текст плотный. Но абитуриенты не представили его глубины в должной мере, потому что не знали многих слов, а следовательно, написать их правильно не сумели». И последнее мое с Галей совпадение. Она пишет, что купила перед отъездом из Москвы книжку П. Коэльо «Одиннадцать минут»: «И в середине чтения я поняла замысел и расстроилась, потому что это Акунин в бразильском варианте». Вообще, интересное письмо, хотя и таит в себе одну определенную опасность, и в большую, кроме вежливой, переписку я с Галей вступать не стану.