Дневник Благодати

Согласно учению Иисуса, мнение других людей обо мне не имеет особого значения. Гораздо важнее, что обо мне думает Бог. Молись не на людях, где тебя могут похвалить за духовность, — говорит Иисус, — а за закрытыми дверями, где тебя не видит никто, кроме твоего Отца. Другими словами, живи для Бога, а не для других людей. Я продолжаю требовать внимания и стремиться к успеху, но Иисус предлагает мне отказаться от этой конкурентной борьбы и поверить, что, в конце концов, единственное, что идет в расчет, — это Божье мнение обо мне.

«Во вселенной существуют лишь два нравственных жизненных принципа, — сказала средневековый мистик Жанна Гийон. — Первый из них помещает в центр нас самих или же — крайне ограниченное личное благо, а второй — Бога, Которого можно назвать Вселенским Благом». Обобщая свое духовное странствие, я могу назвать его стремлением переместить активный центр с себя на Бога.

Я задаю себе вопрос: как бы изменилась моя жизнь, если бы я действительно выступал перед аудиторией, состоящей из Одного Зрителя, если бы я постоянно спрашивал не «Что я хочу сделать?» или «За что меня одобрят другие?», а «Чего ожидает от меня Бог?» Наверняка, мой эгоцентризм и чувство соперничества заметно бы поблекли в отсутствие необходимости заботиться о том, как я выгляжу в чужих глазах. Вместо этого я мог бы сосредоточиться на угождении Богу, живя так, чтобы привлекать людей к образу жизни Иисуса.

Из книги «Отголоски иного мира»

19 июля

Муки прощения

Каждый, кто соглашается на моральное прекращение огня, сталкивается с муками прощения. Когда я думаю, что со мной поступили несправедливо, я могу выдвинуть сотни причин против прощения. «Его нужно проучить. Я не хочу поощрять безответственное поведение. Пусть немного помучается — это пойдет ей на пользу. Она должна понять, что за свои поступки нужно отвечать. Я — пострадавшая сторона, поэтому и не мне предпринимать шаги к примирению. Как я могу простить его, если он даже не сожалеет о содеянном?» Я выстраиваю свои доводы до тех пор, пока не произойдет нечто, способное преодолеть мое сопротивление. Когда я, наконец, смягчаюсь до такого уровня, что могу даровать прощение, это выглядит капитуляцией, прыжком от жесткой логики к слезливой сентиментальности.

Почему же я совершаю этот прыжок? Единственным побуждающим к прощению фактором является то, что мне заповедано это делать, — поскольку я христианин и дитя прощающего Отца. И еще я могу определить три чисто практических причины.

Во-первых, прощение само по себе способно прервать цикл осуждения и боли, разорвав оковы неблагодати. Без него мы остаемся связанными с теми людьми, которых не можем простить, зажатыми в их тисках. Во-вторых, прощение ослабляет мертвую хватку вины, в которой оказался обидчик. Оно открывает провинившейся стороне возможность встать на путь перемен, даже если преступление по-прежнему требует справедливого наказания. И, в-третьих, прощение создает необыкновенную взаимосвязь, помещая прощающего на одну сторону с провинившейся стороной. Благодаря этому мы осознаем, что не настолько уж отличаемся от виновника, как нам хотелось бы думать. «Я — тоже не такой, каким себя представлял. Понимание этого и есть — прощение», — сказала Симона Вейль.

Незаслуженное прощение способно обрезать веревки, позволяя сбросить угнетающее бремя вины. Новый Завет изображает воскресшего Иисуса, проводящего Петра за руку через трехэтапный ритуал прощения. Петр не должен был идти по жизни с чувством вины и пристыженным видом предателя Божьего Сына. О, нет! Именно на плечах таких преображенных грешников Христос и построил Свою Церковь.

Из книги «Что удивительного в благодати?»

20 июля

Достаточно крови

В 1987 году в маленьком городе к западу от Белфаста в группе протестантов, собравшихся на День ветеранов, чтобы почтить память павших воинов, взорвалась бомба, заложенная Ирландской республиканской армией. Одиннадцать человек погибли и 63 получили ранения, но что выделило этот террористический акт среди всех прочих, — это реакция одного из раненых, благочестивого методиста Гордона Уилсона.

Бомба погребла Уилсона и его двадцатилетнюю дочь под полутораметровым слоем бетона и кирпича. «Папа, я так тебя люблю!» — были последние слова Мэри, сжимающей руку отца в ожидании спасателей.

Позже газеты писали: «Никто не помнит, что говорили в тот день политики. И никто из слышавших Гордона Уилсона никогда не забудет его признания… Его милость возвысилась над жалкими оправданиями террористов». Лежа на больничной койке, Уилсон сказал журналистам: «Я потерял дочь, но не таю злобы. Слова горечи не вернут Мэри Уилсон к жизни. Я буду молиться сегодня и каждый вечер о том, чтобы Бог простил их».

Последние слова его дочери были словами любви, и он решил провести остаток своей жизни в этой же плоскости любви. «Мир плакал», — сказал один из репортеров, когда Уилсон на той же неделе дал подобное интервью радиокомпании Би-Би-Си.