Дневник инока

Слава Богу, что Ваша жизнь течет ровно. За внимание и глубокую доброту ко мне сердечно благодарю. Лично я живу без перемен. Внутренне все учусь жить, так как еще не начинал жить богоугодно… Все яснее и яснее выступает в сознании мысль о том, что в человеке самое важное — хранение тонкости душевного чувства к восчувствованию Бога в Его силе. Душевное чувство, или"сердце", — это око человека, устремленное в орний мир, или, еще лучше сказать, это — лампада в душевном храме нашем. Как в комнате своей пред молитвой мы зажигаем лампаду, так в душе молитвой мы зажигаем душевное чувство. Оно горит или огнем благодарения и славословия Господа, или огнем покаяния пред Ним. Зажечь чувство подобными выражениями к Богу цель всякой молитвы нашей. У святых чувство пламенело любовью к Богу — вседушевной. У нас огонь сердечной лампады мерцает чуть–чуть и более чувствами сокрушения о грехах. Мы — лен курящийся (Ис. 42, 3).

Но когда вспомнишь море милосердия Божия, при своей сплошной греховности душевно верится, что и нас, носителей льна курящегося, не оставит Премилостивый Создатель Своею всепокрывающей и всеочищающей благодатью. Душа должна всегда находиться на распутье между упованием на милосердие Божие и страхом вечной гибели за нерадение[142].

Еще хотелось в этот раз коснуться одного явления в нашей личной жизни. Скажите, почему иногда исповедь не вполне нас облегчает, хотя по–видимому мы ничего не скрыли от духовника. Отойдешь от аналоя, а на сердце тьма и тьма. Тревожность не уврачевалась… Внутренне как бы чувствуешь какую‑то оторванность свою от Бога.

Иногда это бывает оттого, что мы мучащие нас грехи исповедали слишком лаконично. Между тем Господь от нас ждет перестрадания откровения, попрания внутренней стеснительности, в которой, может быть, лежит наша тайная гордость. Мне думается, что хоть раз в жизни наша исповедь должна быть такая подробная, как если бы мы стояли у престола Господа Судии и Ему лично поведывали свои преткновения и ошибки в изложении целой биографии жизни. Требуется превозмочь трудность подобного откровения. Тогда воссиявает сразу легкость оттого, что между душой и Богом рушится преграда душевной гордыни.

В некоторых случаях тяжесть после исповеди объясняется принятием вражеских мыслей, будто нас Господь не простил. Но большей частью неуврачеванность больного сердца кающихся связана с какой‑то неполнотой откровения. Совесть требует от человека большего развертывания тайников сердца. Я почему это говорю, потому что сам здоровьем слабоват и надо подумывать строго о близящемся предстании Богу.

Батюшку незабвенного прошу продлить молитвы за мою худость при служениях своих. Господь да хранит Вас в мире и благополучии.

А[рхимандрит] В[ениамин]

1 октября 1953 г.

Дорогие Т[ихон] Т[ихонович] и Т[атьяна] Б[орисовна]!

Ваша посылка дошла до меня 5/11. Спаси Вас Христос за память.

Ваше настроение, дорогая Т[атьяна] Б[орисовна], полное желания служить одному Богу, самое нужное для всякого, особенно пожилого, человека. Письма о[тца] Антония[143]

действительно сильны благодатию, какая почивала в его душе. Подобные излияния сердца, притом исполненные глубокой мысли, особенно разительны для читающих.

Знаете, в книгах душеполезных можно различать три категории. Одни написаны начинающими жить духовно. Они представляют перефраз чужих мыслей и слов. Другие содержат большую долю убедительности, как написанные лицами, уже имеющими некоторый навык в молитве, смирении и любви. Писания же некоторых и сравнительно очень редких благочестивых людей в необычайной простоте слова содержат бездонное море мудрости и благодати Святого Духа.

К числу книг последнего рода относятся, напр[имер], речи и письма митр[ополита] Московского] Иннокентия (Вениаминова)[144], 100 слов Евгения, ярославского арх[имандрита], письма Дионисия, еп[ископа] Уфимского[145], сподвижника по миссионерству митроп[олита] Иннокентия, письма митр[ополита] Моск[овского] Макария (Невского)[146], алтайского миссионера, и письма о[тца] архим[андрита] Антония, современника преп[одобного] Серафима и наместника Лавры. Также не могу забыть бесподобных писем иеросхим[онаха] Анатолия Оптинского[147], у которого был необычайный дар утешения. Читаешь его отдельные письма в 5–10 строчек, а от силы его чувства слезы льются из глаз. Подобных книг мало. Чаще попадаются духовные книги умные, но холодные. В людях, писавших их, нет по–детски простого хождения пред Господом Иисусом Христом. Но о книгах довольно.