Дневник из преисподней

В сокрытии правды может заключаться определенная выгода и те, кто утаивают ее от себя и других, поступают так не потому, что хотят измениться в лучшую сторону, или, напротив, сохранить в тайне худшие черты характера, а потому, что жизнь становится намного проще и приносит скорее выгоду, чем доставляет проблемы.

В любом случае каждый поступок: праведный или неправедный, может быть порожден не только нашей настоящей личностью, но и нашим собственным стремлением измениться не только в своих глазах, но и в глазах окружающих.

Единственное, что мне действительно интересно – существует ли на земле хотя бы один человек, который всегда поступает определенным образом именно потому, что является настоящим, а не потому, что желает измениться или пытается скрыться от самого себя и всего остального мира? И если да, то как, черт возьми, ему это удается?

Когда я анализирую совершенные мною поступки, особенно в ситуациях, где последствия моих действий были легко предсказуемы, мне не дает покоя всего лишь один вопрос. В какой степени они соответствовали моему истинному «я»?

Мне всегда казалось, что я скрывала правду от самой себя, и все мои действия – лишь ложное стремление соответствовать чьим-то требованиям. Даже мнение моей совести обо мне так часто противоречило моим желаниям, что я не понимала, почему совершала поступки и действия, которые, в сущности, не хотела совершать. И сейчас мне кажется, что милорд знает меня лучше, чем я сама. И тогда вся моя прожитая жизнь является вовсе не моей, а человека, которого я себе вообразила.

Но можно ли в таком случае принижать значение прожитой жизни и совершенных поступков? Ведь у меня всегда был выбор – поступить так, как велит мне мое собственное представление о себе, пусть даже ложное, но более лучшее, или же действовать без оглядки на свою совесть и мнение близких и дорогих мне людей.

И я думаю сейчас, что каждый наш поступок – это всего лишь следствие внутренней борьбы между тем, что мы есть, и тем, чем мы хотим быть или казаться…

Когда Рэймонд поправился, он ушел, и только благодаря его неосторожности я сумела с ним попрощаться. Мне не спалось в одну из ночей и я услышала чьи-то негромкие шаги возле самой двери. Кто-то пытался пройти мимо в сторону лестницы, стараясь не шуметь, но старые доски заскрипели, и я выскочила в коридор в пижаме, но с кинжалом в руке.

– Рэймонд? – Я не могла скрыть своего изумления, готовая к встрече с каким-нибудь шпионом милорда, но не с нашим гостем.

Похоже, мой внешний вид вызвал у него улыбку, которую он с трудом спрятал на губах, но не в глазах. Мое удивление и внезапное появление смутили его, и он застыл возле лестницы, услышав мой голос в окружающей тишине. А в моей голове забилась одна единственная мысль, повисшая в воздухе обвинительным приговором. Судя по дорожной сумке за плечами, Рэймонд собирался уйти! Не сказав ничего, не попрощавшись, тайком, словно мы обидели его, а не спасли жизнь.

– Принцесса Лиина… Я разбудил вас! – Он посмотрел на меня чуть виновато, а затем вошел вместе со мной в комнату.

Я снова влезла в постель, закутавшись в одеяло, а он сел на краю кровати смущенный и все еще виноватый.

– Почему ты уходишь? Не простившись с Мастером, со мной, с принцем Дэниэлем? – На какое-то мгновение, очень краткое, я вдруг подумала, насколько хорошо его знаю? Да и знаю ли вообще?

И когда он ответил, я совершенно отчетливо поняла, что почти не знаю его:

– Простите меня. Я ухожу, потому что мое присутствие здесь подвергает опасности вашу жизнь и жизни ваших друзей. Вы спасли меня, но Магистр никогда не забудет обо мне и не простит вас. Скорее всего, он уже пожалел о своем поступке! – Голос Рэймонда прозвучал негромко, но твердо, словно он принял окончательное решение.

Мне же казалось неправильным, что он покидает нас, а я даже не успела спросить его, почему милорд обращался с ним столь жестоко. Я и предположить не могла, что, возможно, Рэймонд обладает правом ничего не говорить и таким же правом оставить меня, не объясняя причин своего ухода.

Рэймонд появился в моей жизни совершенно неожиданно и его желание уйти, не оставив после себя воспоминаний, заслуживало, как минимум, моего внимания. Но я не понимала этого тогда, ибо видела, как затягиваются раны на его теле и возвращаются силы к его измученной душе. Рэймонд выздоравливал на моих глазах. Он боролся со смертью, и мое восприятие боли и борьбы за жизнь изменилось благодаря ему, как изменилось и мое к нему отношение.

Рэймонд был первым человеком, спасенным мною, и ему было отдано слишком много нежности и беспокойства, чтобы предать память о нем. И уже никто не мог стереть из моего сердца чувство ответственности за его жизнь и материнскую любовь, ибо именно Рэймонд растревожил во мне инстинкты, благодаря которым матери заботятся о слабых и беззащитных детенышах. Рэймонд стал не просто спасенным мною человеком, а человеком, которому я подарила жизнь, потому что в самые тяжкие ночи, готовая вот-вот прерваться, нить его жизни цеплялась за меня. И я звала его, уговаривая дышать…