Дневник из преисподней

Весь мой утренний запал дерзости испарился под теплыми лучами солнца и улетел в небытие под шелест листвы и шорох травы под нашими ногами. Милорд углублялся в сад, и я покорно шла за ним, осознавая, что вряд ли увижу когда-нибудь или почувствую снова что-либо прекрасное. Осеннее солнце грело мою спину; упавшие на землю фрукты источали сладкий и терпкий аромат; птицы пели так, словно это была их лучшая песня; трава и цветы оплетали ноги, пытаясь задержать меня, словно самые близкие друзья, оберегающие мою жизнь. Мне не хотелось умирать в этот день, но я все еще не понимала, что уже нахожусь в аду…

Милорд остановился так неожиданно, что я чуть не налетела на него — второй раз за последние сутки или двое. Мы обогнули замок и вышли через сад к его восточной стене, и внезапная остановка милорда явно не означала, что он планирует для меня экскурсию или осмотр достопримечательностей замка и его окрестностей. Более того, выражение его лица мне не понравилось. Знала из собственного опыта, что любая задумчивость, появлявшаяся на нем, всегда грозила крупными неприятностями.

Милорд посмотрел на меня, как на букашку, имевшую неожиданную смелость привлечь к себе его внимание, несмотря на явную опасность быть просто раздавленной. Но когда он заговорил, это выражение медленно исчезло с его лица, как и задумчивость, однако глаза приобрели какое-то мечтательное выражение, но мечты не светлой и ясной, а темной и непроницаемой, как черная вода в глубоком колодце в самую темную ночь, освещаемую лишь полной луной.

— Я хочу рассказать легенду о прежнем владельце этого замка, Лиина. Она необычная, но притягивает меня. Столетие назад, потеряв любимую жену, хозяин замка заказал известному художнику картину, способную передать людям понимание жизни и смерти. Художник легко изобразил смерть, почти не понимая ее, но не смог написать жизнь, потому что ее истинный смысл был сокрыт от него. Он любил и был счастлив, и жизнь являлась воздухом, которым он дышал. Разве человек способен думать о том, что принимает, как заслуженный дар, а не завоеванную кровью победу? Художник не знал своих слез и это незнание порождало непонимание самой жизни. Он пытался закончить картину, но все усилия были тщетными. И тогда владелец замка приказал убить девушку, которую художник любил, а его самого заточил в подземелье замка, оставив ему краски, кисти и незаконченную картину. Когда он освободил пленника, картина была написана, а художник вскоре заболел и умер, словно его душа так и осталась запертой в том подземелье или в самой картине. Ее до сих пор выставляют в одном из музеев твоего мира, Лиина. Миллионы людей восхищаются ею, но не знают, чья смерть породила этот шедевр, — милорд сделал паузу и взглянул мне в глаза, чуть прищурив свои собственные.

Сотни раз он смотрел на меня таким образом и каждый раз его взгляд заставлял трепетать мое сердце. В эти мгновения, не в силах сдержаться, я тянулась к милорду всем своим существом, но что-то останавливало меня, отчаянно сопротивляясь моим же желаниям. Покоренное красотой его глаз, мое сердце рвалось из груди, а душа воспаряла над телом, в панике покидая его. Оставленное ни с чем, мое тело не желало бороться, но разум возвращал мою душу на место, укрепляя союз между ними. И он же пытался вернуть назад мое сердце, несмотря на огромное нежелание совершенно зачарованной души. С каждым взглядом милорда, с каждым словом и очередной победой возрастало его влияние на мои чувства, но разум не прекращал попыток отдалить меня от милорда, вопреки единому стремлению сердца и души приблизиться к его красоте. Сердцу хотелось ощутить тепло его тела и силу мужских мышц, и совершенная красота милорда привлекала мою страсть, еще не готовую разгореться, но уже близкую к тому, чтобы вспыхнуть. Мое сердце было на стороне милорда, а разум готов был сбежать от него на самую далекую звезду, лишь бы не видеть милорда и не слышать его голос.

Мой разум боролся с чувствами и одновременно принимал их, как союзник, а мои эмоции и тело, несмотря на противостояние, находились в полной гармонии друг с другом — и это было самым непостижимым для меня. Я не могла понять, как уживаются вместе мои чувства и разум — два врага и два союзника в одном теле. И я не могла понять, почему мое сердце, готовое поддержать меня в самых сложных решениях, отказывало мне в своей помощи, очарованное красотой милорда.

И все же я первой отводила свой взгляд — так было всегда, ибо смотреть в глаза милорда слишком долго я не могла. Было в них что-то нечеловечески прекрасное и манящее. Они, словно сказочные сирены, притягивали к себе, чтобы уничтожить и погубить. Мое сердце тянулось к бездне, скрывавшейся в его глазах, а разум требовал незамедлительных действий, поскольку осознавал всю опасность милорда и его силу. Мое упрямство было заодно с моим разумом и именно это спасало мою душу.