Дневник Марии Башкирцевой

Суббота, 1 января. Я подарила букетик А…; она поцеловала меня два раза, и так как мы были одни, то я стала спрашивать ее о возникновении и развитии ее любви. Она рассказала мне, что это тянется уже шесть лет без всякого изменения. Она узнает его шаги по лестнице, его манеру открывать дверь, и всякий раз она при этом волнуется, как в первые дни. Я это понимаю; если бы было иначе, это было бы уже не то. Говорят, что привычка уничтожает чувство; вы видите, что это ошибка; что настоящая любовь не может ни измениться, ни подчиниться привычке.

Для меня измена была бы ужасна. Очень немногие люди имеют счастье испытать настоящую любовь, которая не может прекратиться, хотя бы она и не была взаимна. Вообще, люди неспособны испытывать такое цельное чувство, что-нибудь отвлекает их или мешает им, и они довольствуются обрывками чувств, которые меняются, вот почему многие пожимают плечами, когда при них говорят о вечной или неизменной любви, которая встречается очень редко.

Настоящая любовь может и не быть вечной, но она может быть только один раз в жизни.

Среда, 5 января. Сегодня утром Тони пришел в мастерскую вместе со мною. Я показала ему небольшой эскиз, и мы поговорили о картине. Комната, где мне придется работать, очень маленькая, но, если снять перегородку, это еще будет возможно, в виду размеров полотна. Но что же делать!..

И потом, если будут работать двое, будет известное соревнование, которое раздражает. Несмотря на мой смелый вид, я очень застенчива и при А… теряю способность поставить натуру и… это меня стесняет, и я недовольна тем, что нас будет работать двое над тем же самым.

Как эта картина мне надоела! Как бы мне хотелось приняться за что-нибудь другое! Невыносимо то подниматься так высоко, то падать так низко! Достаточно одного слова, чтобы одобрить меня или пригнуть к земле, и для того, чтобы не впасть в отчаяние, необходимо, чтобы Жулиан и Тони всю жизнь меня ободряли. Когда они ограничиваются советами, не высказывая своего мнения я падаю духом.

Пятница, 7 января. Я рассказываю всем об интригах, в которых сама явлюсь жертвой, и так как все на моей стороне, то это еще подтверждает мою правоту. Многие сказали мне, что считали меня сильнее, и что здесь я не удержалась. Согласна, но ведь так приятно предоставить другим специальность обманов и интриг. Я не совсем точно выразилась, сказав предоставить;

я предоставляю им это потому, что сознаю себя окончательно неспособной к интригам и уловкам. Это так скучно, утомительно, и я не знаю, как быть. Есть также удовлетворение в том, что сознаешь себя лучше других. Пасть жертвой чего-нибудь так, чтобы об этом знали другие, это прелестное чувство, это почти, что патент на честность, на нравственную чистоту… А совесть? Иметь чистую совесть и видеть низость других, сознавать себя чистым, а других грязными, даже в ущерб самому себя, — при таких условиях почти исчезают наносимый себе ущерб, и испытываешь тем большую радость, чем более являешься жертвой.

Очевидно, при первой неприятности, мне следовало бы сказать: Если так, я не стану писать этой картины!.. Но это значило бы дать торжествовать А…, которая увидела бы, что ее старания увенчиваются успехом. И я не отступаю только по этой причине.

Суббота, 8 января. У меня настоящая страсть к книгам — я прибираю их, считаю, рассматриваю; один вид этой массы томов меня радует. Я отхожу немного, чтобы смотреть на них, как на картину. У меня около семисот томов, но так как они большого формата, то это составило бы гораздо больше книг обыкновенной величины.

Четверг, 13 января. (1 января, русский новый год). Я все еще немного кашляю и дышу с трудом. Но видимых перемен нет — ни худобы, ни бледности. Потен больше не приходит, моя болезнь по-видимому требует только воздуха и солнца; Потен поступает честно и не хочет пичкать меня ненужными лекарствами. Я знаю, что поправилась бы, проведя зиму на юге, но… я знаю лучше других, что со мною. Горло мое всегда было подвержено болезням, и мне стало хуже от постоянных волнений. Словом у меня только кашель и неладно с ушами; как видите, это пустяки.

Суббота, 15 января. Самое обыкновенное лицо в мире может сделаться интересным, благодаря шляпе, берету или драпировке; я говорю все это для того, чтобы сказать вам, что каждый вечер, возвратясь из мастерской усталая и испачканная, я умываюсь, надеваю белое платье и убираю голову белой косынкой из индейской кисеи с кружевами, как старухи у Шардена и девочки у Греза; мое лицо делается от того прелестным — никогда нельзя было бы и подумать, что оно может быть таким… Сегодня вечером косынка легла, как носят египтянки, и я не знаю каким образом лицо мое сделалось прекрасным. Это слово вообще не подходит к моему лицу, но это чудо произошло благодаря головному убору. Это меня развеселило.