Дневник провинциала в Петербурге

– В ту пору, как застигла нас эта катастрофа, – рассказывал мне Петр Иваныч, – душно мне стало! так душно! Идите, говорю, с моих глаз долой! Всех на выкуп! в казну! И зачал, брат, я спешить! Горит у меня под ногами – да и только. Получу, думаю, выкупную ссуду, землю, которая получше, себе отрежу и начну, благословясь, вольным трудом работать. То есть и сплю и вижу, как этот вольный труд начнет у меня действовать! Ну-с, хорошо. Окрутили меня живым манером: опекунскому совету долг вычли (я, братец, на тридцать семь лет занимал, а с меня вдруг все вычли), кой-какие частные долги удовлетворили, остальное выдали на руки. Ну, слава богу, думаю, хоть и не бог знает сколько суммы осталось, зато вольный труд теперь у меня сам собой пой; дет! Поехал к Бутенопу, накупил машин – то есть, какая сеноворошилка у меня была: ну, просто конфетка! – нанял рабочих и сижу, жду у моря погоды. Месяц у меня идет, другой идет – я все молчу, все деньги плачу. Иногда, знаешь, разберет меня зло, что все как будто не так; вспомнишь это, как прежде распоряжался, и выбежишь в поле. Ни души, сударь! Тишина, братец, мертвая; ни голосу, ни шелесту; солнце сверху так и льет! "Где вы, черти!" ни звука. Словно все умерли! А сердце так и кипит. Побегаешь, покружишься, наткнешься на борозду, упадешь – домой! Ах, какое это чувство, мой друг! какое это ужасное чувство, когда в тебе кипит, и вдруг – никого! Натурально, сейчас за управляющим: Разбойник! дармоед! – И что ж! первое слово в ответ: не извольте ругаться! – Не в ругательстве дело, курицын ты сын! не ругаюсь я, а чего ты, мерзавец, смотришь! отчего в поле никого нет! – Оттого, что рабочие отдыхать пошли. – Отдыхаете, бестии! все-то вы отдыхаете! Помилуйте, Петр Иваныч, вы вот только что чай откушали, а мы еще где до свету встали!.. Ну, успокоишься, то есть не успокоишься, а скажешь себе: "Ну вас к чертям! распинайте!" Сядешь, это, за книжку, потом позавтракаешь, жена "варьяции на русские темы" сыграет, дети придут: папа! пойдем в парк либо на пруд рыбу ловить! Таким манером пройдет еще часа три-четыре – опять не утерпишь и побежишь в поле. Ни души, сударь! "Да надо же отдохнуть народу!" – уж огрызается тебе в лицо управляющий. Потом обедать, потом послеобеденный сон, потом чай, потом гулянье. Нагулявшись, опять в поле… ни души! Все уж пошабашили и собираются ужинать. Так я его и не видал, как он там вольным трудом работает! Возьмешь с собой в сумерки управляющего и пойдешь с ним по полям. "Так, что ли, разбойник, пашут?" – "А то как же еще!" – "Так, что ли, мошенник, жнут?" – "Да вы, сударь, сами изволили бы показать, что от нас требуется!" Мерзавец! Знает ведь, анафема, что я показать не могу! Бился я, бился таким манером, наконец бросил. Жду. Осенью живо обмолотили, вывеяли, ссыпали. Рожь уродилась сам-четверт, овес – сам-третий, гречиха – не собрали семян. "Подлецы! разве так вольный труд должен давать! ведь он сам-десят должен давать – да и тогда только концы с концами свести можно!" Молчат. "Да что вы молчите, анафемы! говорите, по крайней мере, отчего это?" – "С землею у нас, Петр Иваныч, ничего не поделаешь! Холодная!" – "Как холодная? все была теплая, а теперь холодная сделалась!" – "И прежде была холодная, только прежде потому теплее казалась, что мужички подневольные были!" Сел я тогда за хозяйственные книги, стал приход и расход сводить – вижу, в одно лето из кармана шесть тысяч вылетело, кроме того что на машины да на усовершенствование пошло. Нет, думаю, шалишь! Таким образом никакой выкупной ссуды недостанет! Надо это дело бросить! А тут кстати хороший человек нашелся, надоумил меня. "Зачем, говорит, вам, Петр Иваныч, беспокоиться! сдали бы вы мне землю по рублю серебром за десятинку на круг, а сами бы в Москву или на теплые воды! Что ж, думаю, чем по пяти тысяч в год убытку терпеть, лучше хоть тысячу чистоганчиком получить! Взял да в одну минуту и порешил дело! Подмахнул контракт на двенадцать лет; машины, скот, семена и другое имущество сдал арендатору и велел укладываться в Москву. "Лес чтобы не рубить, Иван Парамоныч!" – "Зачем, ваше превосходительство, лес рубить!" – "Ведь ты, Иван Парамоныч, меня не обманешь? аренду выстоишь?" – "Зачем, ваше превосходительство, обманывать! креста, что ли, на мне нет!" – "Ну, то-то же! теперь с богом! Трогай! В Москву!"

– Ну-с, дальше-с!