Дневник провинциала в Петербурге

Я пробыл у действительного статского советника Стрекозы с девяти до одиннадцати часов и насчитал, что в течение этого времени, по крайней мере, двадцать раз был повторен вопрос: "куда мы идем?" Это произвело на меня такое тоскливое, давящее впечатление, что, когда мы вышли с Прокопом на улицу, я сам безотчетно воскликнул:

- Куда же мы в самом деле идем?

- Сегодня я сведу тебя к Шухардину, - ответил Прокоп, - а завтра, если бог грехам потерпит, направим стопы в "Старый Пекин".

Опять два бифштекса и, что всего неприятнее - опять возвращение домой с песнями. И с чего я вдруг так распелся? Я начинаю опасаться, что если дело пойдет таким образом дальше, то меня непременно когда-нибудь посадят в часть.

На третий день раут у председателя общества благих начинаний, отставного генерала Проходимцева. Приходим и застаем компанию человек в двенадцать. Все отставные провиантские чиновники, заявившие о необыкновенном усердии во время Севастопольской кампании. У всех на лице написано: я по суду не изобличен, а потому надеюсь еще послужить! Общество сидит вокруг чайного стола; хозяин читает: {Отрывки, приводимые ниже, взяты из стихотворения графа А. К. Толстого "Баллада с тенденцией". Любопытствующие могут отыскать эту балладу в "Русском вестнике" 1871 года за октябрь. (Прим. M. Е. Салтыкова-Щедрина.)}

- А он: моя ты лада!

Есть место репе, точно,

Но сад засеять надо

За то, что он цветочный!

- Прекрасно! не в бровь, а прямо в глаз!

- Куда мы идем? скажите, куда мы идем?

- Позвольте, господа! послушайте, что дальше будет!

- Ее (рощу) порубят, лада

На здание такое,

Где б жирные говяда

Кормились на жаркое!

- Но какой стих! Вот, наконец, настоящая-то сатира!

- Шш... шш... слушайте! слушайте!

- О, друг ты мой единый!

Воскликнула невеста,

Ужель для той скотины

Иного нету места?

- Есть много места, лада,

Но тот приют тенистый

Затем изгадить надо,

Что в нем свежо и чисто!

- Именно! именно! - рукоплескали отставные провиантские чиновники, и затем поднялся хохот, который и не прерывался уже до самого конца пьесы. Особенный фурор произвело следующее определение современного материалиста.

Они ж, матерьялисты,

От имени прогресса,

Кричат, что трубочисты

Суть выше Апеллеса...

- "Суть выше Апеллеса"! Каков, господа, пошиб! Вот это я называю сатирой! Это отпор! Это настоящий, заправский отпор!

Затем все на минуту смолкли и погрузились в думы. Как вдруг кто-то завыл:

- Куда мы идем? объясните, куда мы идем?

И все, словно ужаленные, вскочили с мест и подняли такой неизреченный лай, что я поскорее схватил шляпу и увлек Прокопа в "Старый Пекин".

Бифштекс и возвращение домой с песнями.

----

И еще два вечера провел я в обществе испуганных людей и ничего другого не слышал, кроме возгласа: куда мы идем? Но после пятого вечера со мной случилось нечто совсем необыкновенное.

Я проснулся утром с головною болью и долгое время ничего не понимал, а только смотрел в потолок. Вдруг слышу голос Прокопа: "Господи Иисусе Христе! да где же мы?"

Вскакиваю, оглядываюсь и вижу, что мы в какой-то совершенно неизвестной квартире; что я лежу на диване, а на другом диване лежит Прокоп. Мною овладел страх.

Я вспомнил слышанную в детстве историю о каком-то пустынножителе, который сначала напился пьян, потом совершил прелюбодеяние, потом украл, убил - одним словом, в самое короткое время исполнил всю серию смертных грехов.

- Где мы вчера были? - обратился я к Прокопу.

Но Прокоп стоял как бы в остолбенении и только пялил на меня свои опухшие глаза.

Я стал припоминать и с помощью неимоверных усилий успел составить нечто целое из уцелевших в моем мозгу обрывков. Да, мы отправились сначала к Балабину, потом к Палкину, оттуда к Шухардину и, наконец, в "Пекин". Но тут нить воспоминаний оборвалась. Не украли ли мы в "Пекине" серебряную ложку? не убили ли мы на скорую руку полового? не вели ли нас на веревочке? - вот этого-то именно я и не мог восстановить в своей памяти.

Я припоминал, что со мною уже был почти такой же случай в молодости. В то время я был студентом Московского университета и охотно беседовал об искусстве (святое искусство!) в трактире "Британия". Однажды, находясь в хорошей компании, я выпил, рюмку за рюмкой, рублей на двадцать ассигнациями водки и, совершивши этот подвиг, исчез. Где я был? этого я совершенно не помню, но дело в том, что через какие-нибудь полчаса я опять воротился в "Британию", но воротился... без штанов! Можно себе представить, как изумило меня это обстоятельство, когда я, переночевав в "Британии" на бильярде, на другой день проснулся! И что ж оказалось? - что штаны мои преспокойно лежат у меня дома! Что я нарочно приходил домой, чтобы их снять, и, совершивши этот подвиг, отправился назад в "Британию"!

- Да каким же образом это случилось? Я говорил что-нибудь? Приказывал? - допрашивал я своего слугу.

- Ничего не изволили приказывать. Изволили прийти, сняли и опять ушли-с.

- Да что же я еще-то делал?

- Изволили прийти-с, сняли и опять ушли-с. Так вот на какие подвиги я способен...