Дневник провинциала в Петербурге

Тогда выступил вперед мой друг Берсенев (из "Накануне") и сказал:

- Позвольте мне напомнить вам, милостивые государи, слова о Петре Великом, сказанные одним из незабвенных учителей моей юности, которые будут здесь как нельзя более у места. Вот эти слова: "Но великий человек не приобщился нашим слабостям! Он не знал, что мы и плоть и кровь! Он был велик и силен, а мы родились малы и худы, нам нужны были общие уставы человечества!" Я сказал, господа! {Речь, сказанная профессором Морошкиным на акте Московского университета "Об Уложении и его дальнейшем развитии". (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)}

Этим осмотр кончился при громком одобрении присутствующих.

Пятое заседание было посвящено вредным зверям и насекомым. Делегат от Миргородского уезда, Иван Иванович Перерепенко, прочитал доклад о тушканчиках и, ввиду особенного, производимого ими, вреда, требовал, чтоб этим животным была отведена в статистике отдельная графа.

Давно я не слыхал такой блестящей импровизации. Тушканчик стоял передо мной как живой. Я видел его в норе, окруженного бесчисленным и вредным семейством; я видел его выползающим из норы, стоящим некоторое время на задних лапках и _вредно_ озирающимся; наконец, я видел его наносящим _особенный_ вред нашим полям и поучающим тому же вредных членов своего семейства. Это было нечто поразительное.

Но чему я был рад несказанно - это случаю видеть маститого Перерепенко, о котором я так много слышал от Гоголя. О, боже! как он постарел, осунулся, побелел, хотя, по-видимому, все еще был бодр и всегда готов спросить: "А может, тебе и мяса, небога, хочется?"

- Ну, что, как ваше дело с Иваном Никифоровичем? - спросил я его.

Старик грустно махнул рукой.

- Ужели не кончено?

- На днях будет,в третий раз слушаться в кассационном департаменте! ответил он угрюмо.

- Великий боже!

- Сначала слушали в полтавском окружном суде - кассацию подал я; потом перенесли в черниговский суд - кассировал Довгочхун. Потом дело перенесли в Харьков - опять кассирую я...

Он на минуту поник головой.

- Я уже не говорю о беспокойствах, - произнес он со слезами в голосе, но все мое состояние... все состояние пошло... туда! Вы знаете, какие у меня были дыни?

- И что ж?

- Ни в прошлом году, ни в нынешнем я не съел ни одной! Все съели адвокаты, хотя урожай был отличнейший! Чтобы не умереть с голоду, я вынужден писать газетные корреспонденции по полторы копейки за строчку. Но и там урезывают!

- Ба! так это ваша корреспонденция, которая начинается словами: "хотя наш Миргород в сравнении с Гадячем или Конотопом может быть назван столицею, но ежели кто видел Пирятин..."

Иван Иванович с чувством пожал мне руку.

- Что ж вы, однако, предполагаете делать с вашим процессом?

- Вероятно, его переведут теперь в Изюм, но ежели и изюмский суд откажет мне в удовлетворении, тогда надобно будет опять подавать на кассацию и просить о переводе дела в Сумы... Но я не отступлю!

Иван Иванович так сверкнул глазами, что я совершенно ясно понял, что он не отступит. Он и Неуважай-Корыто. Они не отступят. Они пойдут и в Сумы, и в Острогожск, а когда-нибудь да упекут Довгочхуна - это верно!

Между тем как мы дружески беседовали, на конгрессе поднялся дым коромыслом. Виновником скандала был все тот же несносный англичанин Фарр, внесший одно из самых эксцентричных предложений, какого можно было только ожидать. Предложение это приблизительно можно было формулировать следующим образом: "Тушканчики - это прекрасно, и так как вред, ими производимый, действительно имеет свойства вреда _особенного_, то нет ничего справедливее, как отвести им и графу _особенную_. Надо, чтоб каждый знал силу врага, с которым имеет дело, а кому же, как не статистике, оказать человечеству услугу приведением в ясность всех зол, его удручающих? Но не одни тушканчики производят _особенный_ вред; он, Фарр, знает иной _особенный_ вред, гораздо более сильный, о котором статистика не упоминает вовсе, а именно: вред, наносимый неправильными административными распоряжениями. Ввиду несомненной важности и особенности этого вреда, не следует ли и для него отвести особенную графу, которая следовала бы непосредственно за графой о тушканчиках?"

Едва произнес Фарр свою речь, как Левассер не выдержал. Весь бледный, он вскочил с своего места и сказал:

- Те, которые так упорно инсинуируют {клевещут.} здесь против правительств, гораздо лучше сделали бы, если бы внесли предложение о вреде, наносимом переодетыми членами интернационалки!

- А еще полезнее было бы, - хладнокровно возразил Фарр, - привести в ясность вред, производимый переодетыми петролейщиками!