Если спросить их об идеальном партнере: «А какая должны быть внешность?», то рассказ – с нюансами и подробностями – растянется на два часа. На самом деле, вся эта «привередливость» – только для самозащиты. Эти мозголюбы боятся столкновения с сексом. Они не могут отдаться своему чувству, испытывают ужас, боясь потерять себя в физиологической разрядке. Вот они и шутят: «Моя эрогенная зона – мозг».
Дашу мои мозги не интересуют. Я даже думаю, ей кажется, что у меня их вообще нет.
Сегодня, когда мы сидели у нее в комнате на ее старом обшарпанном диване, она засовывала мне язык в ухо. Вообще, не только засовывала, она еще облизывала мое ухо, сосала его мочку, словно леденец, ну и, конечно, засовывала кончик языка в слуховой проход.
Язык – это ее эрогенная зона. Я терпел и думал: если бы ее язык был длиннее, то она бы просунула его и внутрь моей черепной коробки. Да, мой мозг способен порадовать ее только шершавостью своих извилин. Шершавостью на язык. Ее язык тоже похож на гусеницу. Кто сказал, что гусеница всегда превращается в бабочку?..
Потом Даша все-таки захотела секса, и нам пришлось покинуть квартиру. Там была мама, а когда мама дома, Даша не может заниматься сексом.
– Куда вы собрались? – спросила Дашина мама, когда мы одевались в прихожей.
Я напрягся.
– Да так, прогуляемся... – ответила Даша.
– И где будете прогуливаться? – снова спросила Дашина мама.
Я напрягся еще больше. Ее мама с
– Да ладно, мам... – Даша, казалось, не хотела ей отвечать.
Ты позвонишь? – мама настаивала.
– Позвоню, – бросила Даша, когда мы уже переступали порог.
*******
С
обытия последующих Двух дней подтвердили мои самые худшие предположения.Я пытался установить систему. Мне нужно было понять, чем агенты, приставленные ко мне, могут выдать себя. Любая внутренняя функция должна иметь внешние проявления. Если человек работает на
Я перебирал сотни вариантов. Шел по улицам, приглядывался, прислушивался.
Я замечал на себе подозрительные взгляды, а часто – деланное безразличие. Человек только изображает, что ему нет до меня никакого дела. Но он выглядит настолько фальшиво и вычурно, что сам себя выдает.
Сначала мне казалось, что у всех у агентов особенный блеск в глазах (такой тусклый, но мерцающий). Потом, правда, я встретил слепого. То, что он агент, я не сомневался. Может быть, он только притворился слепым? Нет, блеск в глазах не подходит.
Тогда я заметил, что у всех агентов на голове что-то надето – шапки, кепки, бейсболки, платки. Но потом я покупал проездной в кассе метро – женщина-кассир была агентом. Но у нее на голове ничего не было. Я потом долго думал, ведь у нее мог быть парик. Хотел вернуться, чтобы проверить. Но в конце концов решил, что иду по ложному следу.
Сегодня я наконец все понял. Все встало на свои места. Прежние версии были ложными. В облике следящих за мной агентов всегда есть что-то «неправильное». Либо физический недостаток – например, родинка на носу или глаз косит; либо «брак» в одежде – например, у человека коричневое пальто и синяя сумка или туфли на шпильках и лиловый шарф.
Агенты переговариваются у меня за спиной – в транспорте, на улицах, в офисе моей конторы. Я слышу, что они говорят обо мне. Например: «Ты посмотри на него, какой урод! Как он может знать, что Вселенная скоро погибнет? Он же дефективный!» И тому подобные гадости, больше перечислять не буду.
Я оборачиваюсь и смотрю на них, но они тут же делают вид, что говорят о совершенно посторонних вещах – о погоде, о покупках, о своих родственниках.
Пока я не знаю главного. Они уже разгадали мой план или еще нет?
С
егодня самый ужасный День моей жизни. Пытаюсь все записывать подробно, чтобы не сбиться и ничего не упустить.С утра мама заглянула ко мне в комнату: – Митя, что ты будешь на завтрак? Я сразу понял, что и ее завербовали.
Я вышел в кухню и пригляделся к тому, как она нарезает хлеб. Нож в ее руке ходил не как обычно. Обычно мама режет хлеб по верхней поверхности, как будто распиливает бревно на козлах. А эта женщина резала хлеб с краю, по боковой поверхности.
Черт!
Ситуация вокруг меня становится все более и более напряженной. Еще вчера я не был уверен во всем с такой определенностью, как сегодня. Еще вчера во мне оставались сомнения. Мне казалось, что все поправимо, и мне не смогут помешать. Теперь я так уже не думаю.