Дневник. Том 1

Вчера мы получили 600 гр. мяса, это все, en fait de viande[1351], что мне полагается в месяц по дополнительной карточке. (Еще 100 гр. яичного порошка, 500 гр. рыбы и 200 гр. мясопродуктов.)

Сварили свежие щи и ели с наслаждением. Вспоминали, что прежде имели такой суп ежедневно. Из каких сил работать?

Когда Анна Ивановна передала мне все эти подробности о воркутинской жизни и о брате, я невольно сказала: «Как я вам завидую, что вы имеете вести о брате». – «Как можете вы мне завидовать, не забывайте, мой брат заключенный

, его в любую минуту могут ударить прикладом, пристрелить, оскорбить. А ваши братья на свободе и, я уверена, живы». Да.

16 сентября. Наших фрицев охраняет одна военная девушка с ружьем. Прелестную картину я видела в Детском. Немцы выгружали грузовик у дома в Софии. Другие копошились около дома. Охранником бродила рядом пожилая женщина в старом плюшевом пальто с винтовкой за плечами.

Немцы первые дни (в доме напротив) работали молча, еле двигались. С каждым днем голоса становятся громче, раз кто-то даже запел. Сейчас, по словам Мары, они даже заинтересовались работой. Толпы мальчишек их окружают, снабжают табаком. Я не видела ни одного злобного или грубого жеста со стороны русских.

Вечером была у Дилакторской. Она такая же книгофилка, как и я, и тоже с ограниченными средствами. У нее чудесный голос с очень приятным тембром. Она мне пела старые, даже старинные французские, итальянские песенки.

20 сентября. Посмотрела я сейчас на фотографию Аленушки в гробу и внезапно почувствовала к себе невероятное презрение. Ведь все время себя прикрашиваешь, на кого-то сваливаешь вину. А тут я сразу поняла все свое ничтожество. Алену не спасла, ничего в жизни не довела до конца. Ничего! Были способности к живописи, в особенности к рисунку. Ничего не вышло, мало работала, после революции надо было зарабатывать, почти бросила, занялась театром. Семейная жизнь потерпела крушение, Юрий завел любовницу, вел себя бестактно: подумаешь, невидаль; бросилась с Тарпейской скалы[1352] за границу, оставив театр, который подобрал Деммени и пишет на афише XXVII сезон! Дала себя съесть Шапиро, постыдно съесть, и сейчас ничего не делаю, чтобы театр восстановить. Жду чуда, зная, что его не будет, и ничего не предпринимаю. Написала Юрию, Шереметевой, от них ни слуху ни духу, и я [ничего] не предпринимаю от глубочайшего презрения к Загурскому и его окружению. Разве так можно? И нет сил. Жалкая тварь – иначе я не могу себя назвать. Что же делать? Неужели я не перевезу Аленушку на Никольское кладбище, не поставлю ей памятник и вся моя жизнь будет относиться к разряду d’inachevé? Ой как больно.

И зачем ждать чудес и где-то, потихоньку от самой себя, шепотом повторять: soeur Anne, soeur Anne, ne vois-tu rien venir?

21 сентября. Занималась сегодня в Публичной библиотеке, готовлю курс истории искусств. Взяла «Британский союзник»[1353]. Приятно почитать журнал, пишущий в спокойном тоне, без вранья. Статья Пристли о новом мире. Он пишет: «Всякий человек, который скажет вам: “Война кончена. Давайте же вернемся к доброй прежней жизни”, – должен быть немедленно отправлен в дом умалишенных. Он значительно опаснее, чем умалишенный, возомнивший себя Юлием Цезарем».

И затем читаю в «Ленинградской правде» извещение отдела торговли о выдаче на декаду – это нормы, существующие уже три года и не изменившиеся ни после уничтожения блокады, ни после окончания войны. Привожу нормы иждивенцев (и детей старше двенадцатилетнего возраста!). Овсяной крупы 200 гр. Рыбы свежей 100 грамм или 200 грамм корюшки. Комбижиров не полагается совсем. Детям до 12 лет масла животного 100 грамм[1354]

. Чем это объяснить: нищетой страны или презрением к обывателю?

Читая советские книги по искусству, я умиляюсь их наивной запуганности. Все эти авторы боятся высказывать свои взгляды. После каждого ответственного абзаца следует: «как сказано у пророка – т. е. у Маркса или Энгельса». Например, сегодня читаю о греческом искусстве, и пророк вещает: «Без рабства не было бы греческого государства, греческого искусства и науки» (Энгельс. Анти-Дюринг). Вообще положение наших искусствоведов печальное: как только положение плебса становится, по их словам, отчаянным, так в стране золотой век науки и искусства! Прямо беда. И в эпоху итальянского Возрождения, и во времена Рембрандта.

24 сентября. Анна Ивановна в охоте за корреспондентским материалом отправилась в наш райсовет, где производится прием мобилизованных трудовых резервов в ремесленные училища[1355]. Во главе комиссии председатель райсовета Горбунов, еще несколько женщин, там же сидела Анна Ивановна. Ребят предварительно осматривает врач.