Исайя Мидзусима из Оота отвечает, что желает перейти в Токио на службу; просит прислать катихизатора, которому сдаст Церковь и новых слушателей учения. К сожалению, в письме самые неприятные речи от о. Кавано, — что пьет много вина, занят разведением цветов и подобное. Послать на смену ему — Исайи — из катихизаторов решительно некого; есть в Катихизаторской школе ныне один из давних катихизаторов, Павел Сибанай, служивший чиновником по оставлении катихизаторства; ныне опять настоятельно, чрез о. Бориса и других, напросившийся на службу Церкви; для повторения вероучения в сентябре поступил он в Катихизаторскую школу, но учения не забыл, как только что мне свидетельствовал о. Павел Сато, преподающий объяснение Православного Исповедания в школе. Придется послать его, если он не найдет к тому каких–либо неотразимых препятствий. Мидзусима же будет полезен здесь, в Токио, своим писательским талантом (хотя и слабым), а потом может быть секретарем Миссии, ибо нынешний мой секретарь — Нумабе — дряхлеет, едва ли выдержит долго. Дай Бог только, чтобы Исайя Мидзусима был таким же честным, как честен Сергий Нумабе.
5/
Состояние болезни позволило, наконец, сегодня служить литургию. Чрез неделю, даст Бог, совсем буду здоров, и уж нужно потом беречь дыхательный аппарат! Три раза уж, чрез год, страдаю по целым месяцам осенью; увидим, буду ли глуп вперед; если и опять не остерегусь, то поделом! Глупость не меньший грех, чем безнравственность; еще, пожалуй, и больший, ибо ум — самый первый и драгоценнейший дар Божий нам, и небрежение им заслуживает тяжкое наказание, одним из коих и бывает болезнь.
Между японскими юношами попадаются удивительные экземпляры грубости и просто свинства. Таков, например, Иоанн Накасима, живущий ныне здесь, в Причетнической школе. Из милости принят по просьбе о. Павла Сато, ибо никуда не годен по болезни глаз; родных же никого нет; кроме брата — врача, который прогнал его от себя. Больше года уже живет и не перестает мучить всех вокруг себя: товарищам в комнате не дает заниматься, — вечно кричит и буянит, в спальне долго никому не дает спать — кричит и орет, пока сон самого одолеет, даже в столовую не может выйти без дикого вопля и, питаясь, в то же время пищу разбрасывает вверх и вниз. Катихизаторская и Причетническая школы, наконец, коллективно, чрез своих старших, пришли просить обуздать или удалить его. Заставил я его просить прощения у них и дать обещание, что вперед перестанет бесчинствовать; потом, призвавши, наедине долго усовещевал его; сначала он на все улыбался и только под конец стал серьезным, когда я сказал, что уж больше не потерплю, чтобы из–за него десятки людей мучились; жалеть его одного — значит, быть безжалостным ко многим — это несправедливо; и вперед — при первом его бесчинстве будет он удален из школы, что почти равно обречению его на голодную смерть, при совершенной непригодности его для какой–нибудь другой службы.
Получил книгу от архимандрита Сергия (Страгородского): «Православное учение о Спасении». Начал читать. Юноша в двадцать шесть–семь лет так умно и глубоко пишет! Если Бог даст ему долгие годы и не устанет он мыслить и писать, то он будет светилом Русской Церкви, здесь ли то, или в России. — Книга эта — его магистерская диссертация.
В «Japan Daily Mail» продолжается война английских неверов с своими миссионерами по религиозным вопросам. Что «пророчеств» нет, это уже порешили, — Ветхий Завет–де только исторические и анекдотальные записи; теперь разгорается спор на тему о бессмертии. Один (Rev. Bartlett jr.) защищает сегодня бессмертие тем, что «сознательное я» (conscious ego), как «орган», не имеет здесь для себя вполне адекватных функций; как «организм», не заключает здесь, по сию сторону смерти, цикла своего существования, главное же следующим соображением: если бесконечное неизменно и если оно способно входить в соотношения, то и сии последний должны быть постоянны и неизменны. Следовательно, если человек имеет способность сознательного отношения к бесконечному, то его сознательность должна быть постоянною (permanent). Едва ли эта философия удовлетворит неверов. Да и удовлетворит ли их что–либо? И не лучше было бы, если бы миссионеры не затевали подобных состязаний и не давали языческому миру соблазнительного зрелища, как христиане разделились на ся? Сколько незрелых японских умов замутят эти ухарские воззвания неверов, что–де «нынешняя наука», что «светила науки» и так далее! А «светила науки», вроде ныне же упоминаемых Штрайса, Дарвина — то же в отношении религиозных вопросов, что «свинья в апельсинах», выражаясь бесцеремонной русской поговоркой. «Светила науки», например, не разрешили до сих пор, что такое «свет», простой солнечный свет, который у всех всегда на глазах и без которого никто и ничто не может существовать; куда же им соваться или совать их в авторитеты в рассуждениях о предметах менее очевидных, чем свет солнечный!