Дни, что нас сближают

Я вспоминаю о том времени, когда за участие в антифашистской борьбе меня арестовали и предъявили обвинение по четырем статьям, из которых за две полагалась смертная казнь — рамки закона тогда были значительно расширены. На свидание мама пришла с моей сестрой. Адвокат разъяснил им все и сказал о главном — мне грозит смертная казнь. Сестра стала меня успокаивать: не бойся, у тебя будут два защитника. Но я ответил, что не признаю себя виновным и не буду просить о помиловании. Мама произнесла всего три слова: тебе лучше знать. И когда охранник крикнул, что свидание окончено, она сжала мою руку и прошептала: даже если смерть, не надо бояться.

Войдя в камеру, я с трудом удержался от слез. Не из-за смертного приговора, а из-за того, что мама разумом уже все постигла и видела меня навеки ушедшим. Ее сила меня потрясла. А Девятого сентября, когда мы встретились, она бросилась ко мне, надела очки, чтобы лучшие разглядеть, и крепко обняла. Я впервые в жизни увидел ее слабой, она плакала на моей груди…

Все это я вспоминаю, глядя на снимок, сделанный безвестным фотографом, может быть давно ушедшим из жизни, — добродушной, словоохотливой Зоркой. Ее искусство осталось бессмертным в нашем городке — фотографии, выполненные просто и непритязательно, превратились в навсегда дорогие семейные реликвии. Благодаря ей я вижу маму вечно живой, и такой ее должны сохранить в памяти и мой сын, и внуки — все.

Осталась только фотография женщины в черном — это был символ ее жизни, — женщины, которая и в семьдесят лет не утратила прирожденного стремления быть красивой и завещала похоронить себя в белом гробу, с белыми цветами. Все для этого она давно приготовила. И когда кортеж тронулся и зазвучал похоронный марш, белый гроб с золотой тесьмой поплыл, словно лодка.

Не знаю, была ли мама счастлива. Но знаю, что после ее смерти исполнилось хоть одно ее желание.

Перевод Т. Карповой.

Божидар Томов

ОДНА ВИНТОВКА НА ДВОИХ

© Божидар Томов, 1980, c/o Jusautor, Sofia.

Ефрейтор Парлапанов сошел на станции Хаджиево, помахал рукой поезду, миновал пустой зал ожидания и, насвистывая бравурный марш Шестого инженерного полка, двинулся к селу.

Дорога с глубокими колеями, где обычно грязи по колено, теперь подмерзла и была твердой, как асфальт. Ачо Парлапанов обрадовался, что не изгваздает своих до блеска начищенных ботинок. Навстречу показалась «волга» председателя кооператива, когда она поравнялась с ним, Ачо Парлапанов отдал честь. Председатель, подполковник запаса, аж вспотел от удовольствия.

— Остановись! — приказал он шоферу.

— Опоздаем на совещание, товарищ председатель.

— Стой, тебе говорят!

Он распахнул дверцу:

— Парлапанов?

— Я! — весело гаркнул солдат.

— Очень рад. Значит, уже ефрейтор?

— Так точно.

— Хвалю. Звание ефрейтора присваивается за заслуги. Отличник, верно?

— Так точно.

— Гордимся тобой, Парлапанов! Так держать…

Председатель стиснул ему руку, и «волга» снова запрыгала по ухабам. Ачо Парлапанову стало весело, и он зашагал дальше — уже с песней «О Марианна, ты прекрасна, Марианна…»

Во дворе суетился дед. Он увидел Ачо издалека:

— Да это, никак, ты?

— Нет, не я, — засмеялся Ачо Парлапанов.

— Вот сейчас как возьму хворостину!..

Они обнялись, похлопав друг друга по плечу, и Ачо удивился, каким худым стало плечо деда.

— Молодец! Совсем героем стал. Вылитый я. Я тоже когда-то таким был, хотя ты, может, и не поверишь…

— Почему не поверить?..

— Что ты знаешь-то? Разве у вас служба?

— Нет, курорт, — ответил парень.

— Во-во. И я так думаю.

Ачо Парлапанов вспомнил, что почти такой же разговор вели они, когда он в прошлый раз приезжал на побывку, только тогда у деда не были так заметны мелкие морщинки на тонкой шее. Как быстро летит время…

«Как быстро летит время, — удивился и дед. — Как же быстро летит время! Глазом не успел моргнуть, а этот сопляк уж вымахал под два метра. Вот так…»

Потом они пили джанковицу[11]. На маленьком столе в кухне, покрытом клеенкой в квадратик, стояли тарелки с баклажанами, квашеной капустой, маринованными грибами, стручками красного перца с чесноком и цветной капустой.

— Ну, как идет служба?

— Нормально идет, — солидно ответил Ачо.

— Бери побольше капусты, сам ее квасил.

— Знаю, ни у кого такой нет.

— Что нет, то нет, верно говоришь.

— На охоту ходишь?

— Хожу, и, знаешь, — оживился дед Парлапан, — все больше с этим твоим, как бишь его…

— С «флоберкой».

— Во-во, с ним. Бьет без промаха.

— Так ведь запрещено! Разрешение нужно, чтоб с таким ружьем ходить.

— Ну да? — лукаво усмехнулся старик. — Запрещено, значит. А ты-то стрелять научился?

Ачо улыбнулся. Вспомнил, как однажды не мог попасть с пяти шагов в какого-то глупого зайца. С тех пор дед над ним и издевается.

— Ну так научился иль нет?

— Могу показать.