Дни Крови и Звездного Света

Нитилам было противоположностью сиритхары. Целью нитилам было нанести увечье. Это беспощадная битва, целью которой было убить, вместо того, чтобы умереть самому. Нитилам было бесструктурным, грубым и жестоким состоянием, и это было тем, с чем к Акиве сейчас явились его брат с сестрой.

Он вскинул мечи, чтобы блокировать удар, и где бы раньше он не оказывался, растерянный и плывущий по течению, он был здесь и сейчас, и испытывал то же самое, а вокруг не было ничего, кроме скрежета стали о сталь. У него, наверное, тысячи раз случался тренировочный бой с Азаилом и Лираз, но то было другое. С первых же соприкосновений мечей, он чувствовал тяжесть их ударов — удары в полную силу, бьющие без промаха. Конечно, это нельзя было считать настоящим нападением. Или все-таки можно?

Азаил орудовал своим собственным большим мечом, который держал двумя руками. Так что, несмотря на то, что его ударам не хватало скорости и ловкости мечей Акивы, они несли внушительную мощь.

Лираз, меч которой так и остался в ножнах на бедре, возможно, выбрала секиру только из злобного удовольствия ощутить ее вес. Хотя сама она была изящной, потому с хрипом управлялась с нею, заставляя это оружие двигаться. Результатом был смертельно опасный удар шестифутовой деревянной рукояти с двойным лезвием наконечника, вдвое меньше руки Акивы.

Акива, не мешкая, должен был подняться в воздух, чтобы у него появилось пространство для маневра, и можно было воспользоваться преимуществом сторожевой башни, оттолкнувшись ногами. Но Азаил уже поджидал его, а Акива блокировал его разящий удар, который рикошетом отразился на всем его теле и вновь низверг Акиву на землю. Он приземлился на полусогнутые ноги и был встречен секирой. Когда та обрушилась на него, Акива бросился в сторону. Там, где он был еще всего лишь мгновение назад, топорище выбило из тверди осколок. Пришлось развернуться, чтобы встретить меч Азаила, как раз вовремя, извиваясь всем телом, парируя такие сокрушительные удары азаилова клинка и уворачиваясь от них — теряя энергию, капля за каплей.

И пошла потеха.

Без передышки.

Время вдруг остановилось в диком вихре нитилам, а Акива отражал удары уже на одних инстинктах, живущих в рукоятях клинков.

Снова и снова на него обрушивались удары, а он блокировал и уворачивался от них, но не атаковал — просто не было ни времени, ни пространства. Его брат с сестрой зажали Акиву между собой, только и успевай уворачиваться. Когда он сумел углядеть зазор — пространство, возникшее на какую-то долю секунды между ударами, словно дверь, распахнувшая доступ к горлу Азаила или подколенному сухожилию Лираз, он не воспользовался этой возможностью.

Что бы он ни сделал, он никогда не навредит им.

Азаил издал горловой рев и нанес тяжелый удар, сила которого могла сравниться только с мощью удара кентавра. Акива умудрился перехватить его мечом в правой руке, но удар выбил меч из его руки. От чего дала знать о себе застарелая травма плеча, которая отозвалась невероятной болью, и Акива отскочил назад, не настолько стремительно, чтобы увернуться от секиры Лираз, которая сбила его с ног. Акива приземлился на спину, распластав крылья. Его второй меч выскользнул из другой руки вслед за первым, и вот, Лираз уже склонилась над ним, чтобы нанести, замахнувшись своей секирой, смертельный удар.

Она замерла. Доли секунды, которые казались вечностью в хаосе нитилама, были достаточным временем, чтобы Акива успел подумать, что она и в самом деле собирается убить его. А затем... она с усилием занесла над собой секиру. Потребовался весь воздух ее легких, и удар был неминуем — рукоять была слишком длинна, чтобы она могла остановить секиру, даже если бы захотела.

Акива закрыл глаза.

Услышал, почувствовал: как рассекается воздух, содрогаясь от воздействия. Силу удара... но непопадания. Прошла минута и он открыл глаза. Топорище воткнулось в твердь рядом с его щекой, а Лираз уже уходила прочь.

Он лежал там, смотря на звезды и дышал, и воздух входил и выходил из него, и оседал в нем тяжестью, говоря ему, что он жив.

Это не был какой-то подарок судьбы или сиюминутная благодарность за то, что его пощадили и не угодили топором в лицо. Что ж, не стоит лукавить, и это тоже, но чувство было куда больше и тяжеловеснее. Это было понимание — и бремя — что в отличие от стольких погибших из-за него, у Акивы была жизнь, и эта жизнь не была состоянием по умолчанию — я не мертв, значит должен быть жив — а чем-то средним.

И чем дольше у него была эта самая жизнь, у того, кто не так уж ее и заслуживал, тем сильнее он надеялся, что будет жить ею, владеть ею, и делать все, что в его силах, во имя ее, даже, если этого никогда не будет достаточно.

И даже при том, что Кару никогда этого не узнает.

Азаил появился над ним. Пот струился по его лбу. Его лицо пылало, но выражение лица было спокойным.

— Удобно тебе там?

— Я могу уснуть, — сказал Акива, и почувствовал, что это правда.

— Ты, может, вспомнишь, что у тебя есть койка для этого.

— Да? — он сделал паузу. — Все еще?