Дни Крови и Звездного Света

— Я так его и не увидел, — сказал он, и Кару не стала спрашивать, кого он имеет в виду. Он по-прежнему насторожено молчала.

— Может быть, я ошибаюсь, — сказал Зири, — но я не знаю, что еще думать. Я никогда не слышал, о призывающем птиц, кроме одной ночи, во время бала Военачальника. Ш... шаль.

Ее глаза расширились от удивления.

— Откуда ты об этом узнал?

Лицо Зири залилось краской. Он опустил взгляд и сознался:

— Я следил за тобой.

Восемнадцать лет назад на балу у Военачальника, Зири был просто мальчишкой в толпе, который наблюдал, как Мадригал танцует с незнакомцем и мечтал оказаться на его месте, мечтал стать взрослым, мечтал, мечтал. Ах, эти бесплодные мечты. Разумеется, тогда он не догадывался, что этим незнакомцем был серафим, но он заметил то, что ускользнуло от остальных: что это был один и тот же мужчина, скрывающийся под разными масками, и что она танцевала с ним снова и снова. В ее движениях было что-то такое плавное и мягкое, некий намек на взрослую тайну (в отличие от той сдержанности, с которой она держалась с Тьяго), а когда мотыльковые колибри, кружившие вокруг фонариков, украшавших бал, опустились на ее обнаженные плечи, что также не укрылось от всевидящего Зири, он понял, что это была магия, и что это сделал незнакомец. Мужчина приподнял Мадригал вверх, окутывая девушку живой шалью, а потом опустил, даже мальчишка догадался, что между ними происходило волшебство, и даже больше, чем волшебство.

Зири был наблюдательным ребенком и видел много того, чего не мог понять, в виду своей юности. Ему пришлось наблюдать смерть Мадригал, и он не понимал то, с каким рвением (заходясь в экстазе), толпа приветствовала ее казнь. Он не понимал, почему единственный, кто ее оплакивал, был их враг, поставленный на колени и подвергшийся жестоким пыткам. Зири никогда не забудет крик Акивы, полный отчаяния, гнева и беспомощности. Это воспоминание было одним из самых худших.

В тот день он видел и Тьяго, его отстраненную белую фигуру с холодным взглядом, стоявшую на дворцовом балконе, неподвижную и бесстрастную.

И в тот день Зири начал кое-кого ненавидеть. И это был не Акива.

— Не знаю почему, Кару, — сказал он. — Но, кажется, ангел спас мне жизнь.

53

ГЕРОИ

— Мы должны были прикончить его, когда у нас была возможность, — сказала Лираз едва слышно, шагая вместе с Азаилом по лагерю Доминионов.

— Не было у нас такой возможности, — напомнил ей Азаил. — На пути у нас было слишком много чертовых птиц.

— Да, а я-то надеялась, что они задушили или заклевали его до смерти. Или вроде того, — ответила она.

Она говорила об Иаиле, к которому они направлялись, чтобы встретиться. Их очаровательный дядюшка захотел увидеться с ними, по неизвестным пока причинам.

— А разве Акива не мог сотворить птиц, которые бы убили его?

Азаил пожал плечами.

— Кто знает, на что способен наш братец. Думается мне, что он и сам толком не знает. И мне кажется, что прежде он даже не пытался делать ничего подобного. Это непросто ему далось.

Непросто. Усилия, которые он затратил на призыв птиц, заставили Акиву задыхаться и дрожать. Глаза он крепко зажмурил, поэтому Азаил с Лираз не видели, пока все не закончилось, как кровеносные сосуды лопнули и окрасили белки в алый цвет.

— Ради жизни одной химеры, — сказала Лираз.

— Ради одной жизни, безусловно, и ради надежды на большее, — ответил Азаил.

— Надежды, что она жива, — сказала Лираз, не без горечи. Как она ни старалась перестать ненавидеть этот фантом девушки, которая была ни жива, ни мертва, то ли человеком, то ли химерой — да кем она, вообще, была, черт возьми? Это было так далеко за пределами всего, совершенно ненормально, и... Лираз понимала, что в корне ее чувств лежала ревность, и ей было это ненавистно. Акива принадлежал ей.

О, нет. Не в этом смысле. Он же был ей братом. Но Азаил с Акивой принадлежали ей, только ей. У них были сотни других братьев и сестер, но это было другое. Они всегда были втроем, и хотя она не раз была близка к тому, чтобы в баталии потерять их навсегда, до недавнего времени ей не приходилось беспокоиться, что она может потерять их таким образом. Незаконнорожденные не влюбляются и не женятся. Это было запрещено. «И... так было бы хуже, — подумала она, — потому что, иначе у них был бы выбор». Они бы не умерли или их бы не забрали у нее. Они бы начали строить свои жизни вокруг другого человека и покинули бы ее.

Она как-то обмолвилась, что не испытывает страха, но это была ложь. Вот каким был ее страх: остаться в одиночестве. Потому что в одном она была уверена, в том, что она никогда не испытает любви. Настоящей. Доверить свою сущность какому-то незнакомцу? Близость, умиротворение. Она просто не могла себе этого вообразить. Дышать с кем-то в унисон, прикасаться к кому-то, открыться? Стать уязвимой. Ее бросило в жар. Это означало подчинение, стать не защищенной. А она не могла себе этого позволить. Никогда. От этой мысли она почувствовала себя маленькой и слабой, словно дитя — а Лираз не любила чувствовать себя маленькой и слабой. В ее детских воспоминаниях этому не было места.