Дни нашей жизни

— Ты не прав, если думаешь, что родителей что-то может утешить, — он будто бы прочитал мои мысли. — Легче никогда не становится, люди просто привыкают жить в горе, вот и всё. Это будет жизнь с ощущением вечной неискупимой вины, а осознание такой вины даже хуже, чем само ощущение потери.

— Вы ни в чём не виноваты, — всё-таки проговорил я, пересиливая желание плакать. — И вы заслуживаете хорошей жизни.

— Мики, — перебил меня Слава. — Для меня любая жизнь, даже в деревне под Урюпинском, будет лучше, чем жизнь в Канаде, если это будет жизнь вместе с тобой. Без тебя мне нигде не будет хорошо. Никогда.

Тогда я не выдержал: слёзы рванулись. Будто какая-то плотина в моей душе прорвалась, и я совсем, самым стыдным образом, разревелся, как пятилетний. До судорог в горле. А Слава обнял меня, тоже как маленького, и шептал мне, как маленькому:

— Тише, родной мой. Всё хорошо.

Я чувствовал, как он гладит меня по голове. И подумал о том, что пока есть люди, которые меня так любят, в которых можно уткнуться и обо всём забыть, не может быть в жизни всё плохо. Мои родители — мой личный символ благополучия и незыблемости мира. А я с ними так… Записка эта дурацкая. Придурок я. Законченный придурок.

— Не поедем никуда, — проговорил Слава.

Я хотел возразить, но только вздрогнул в ответ.

— Не поедем, — повторил он.

И я кивнул.

_______