Понедельник, вторник, среда, четверг и так далее. Дни закрутились колесом, фонтаном брызнули в небо. Дни моего с ч а с т ь я.
— Скажи мне «ты».
— Ты…
— Всегда говори мне так.
— Я не сумею сразу.
— Пускай не сразу. У нас вся жизнь впереди.
А дни замечательные! Небо синее, сосны телесного цвета. Т е л а сосен вокруг. Ветер налетит, листва вскинется и покажет серебристую и з н а н к у. Как хорошо! Мир принял наш союз.
Каждый день, каждый день мы видимся. И все дольше. Дома пытались устроить сцену, но я сделала томный взор.
— Мама, бывают моменты…
Она удивилась, но промолчала. Решила, что я провожу время с Димой. Они шепчутся, поглядывают на меня тревожно, но вовсе не подозревают, что это серьезно. Тетя Туся остекленела совсем, пронзает меня нестерпимыми взорами и хочет промолвить: «А как же голландский? Неблагодарная!»
— Давай скажем это слово.
— Какое?
— Единственное. Мне хочется сказать это слово.
— А вам часто приходилось его говорить?
— Приходилось…
— Значит, оно не единственное.
— Нет. Это слово единственное.
Он говорит:
— Как хорошо мне с тобой! Уютно, покойно. Дай мне руку. Маленький теплый ковшик. Смотри, он целиком умещается на моей ладони. Маленький ковш, Ковш Созвездия. Прости, что выражаюсь красиво. Но мне хорошо, и хочется, чтобы появились слова, тоже хорошие, красивые. Мне кажется, что между нами происходит необычайное. Словно это не жизнь, а повесть. Я должен написать хорошую книгу, очень хорошую!
— Иногда мне вдруг кажется, что о н а — это ты. Возвращенная, обновленная, юная. Нет, что я говорю! Ты лучше, чище, намного красивей. У тебя глаза цвета граната. Да, да, иногда на их дне появляется гранатовый свет. У нее были другие глаза, гораздо менее д р а г о ц е н н ы е. И вся она была не такая. В ней было много обманного, ложного.
И он заговорил о т о й с таким страстным негодованием, что я смутилась. Ведь ее уже нет.
De mortuis aut bene aut nihil[2]
. Осуждаю его, а сама… Самой-то небось приятно. Ведь он любил ее, а я, оказывается, ревнива даже к прошедшему.Много играю. Тетя Туся довольна, ей нравится, когда я играю. В эти минуты можно увидеть совсем другую тетю Тусю. Даже блеск очков пропадает. А то и вовсе снимет очки, подопрет кулачком щеку и с подобревшим лицом бормочет: «Славно, Машенька. Ну еще поиграй».
Был сильный дождь. Мы сидели на террасе в плетеных креслах. И в этом дожде забрела на участок женщина. Она была без зонта и прикрывалась нелепой сумкой. Она кого-то искала, но мы ничем не могли ей помочь. Она ушла, мы смотрели ей вслед, а зонта у нас тоже не было. Внезапно он потемнел лицом и быстро вышел на улицу, не прячась под ветками елок. Так он стоял на виду у меня, засунув руки в карманы.
Я крикнула:
— Вы промокнете!
Он оглянулся, но продолжал стоять. Я вышла к нему под струи и повторила:
— Вы промокнете.
— Что ж, — он пожал плечами, — почему бы и не промокнуть? А ты иди в дом.
Но я не пошла. Тогда он обнял меня за плечи и повел на террасу. Тут опустился в кресло, нахмурил брови и сказал недовольно:
— Нет, не то.
Что он имел в виду?