Она была холодна. И нам пришла в голову мысль затопить печку. Он собрал ворох обрубков, дощечек, и они весело занялись, наполнив комнату желтоватым трепетом. Алексей зажег свечи и принялся рассматривать моего «Леонардо».
— Какую картину ты больше всех любишь?
— Мадонну Литту.
— Смотри, ты немножко похожа на Джиневру Бенчи. Только волосы у тебя темней.
Печь разгоралась, в комнате стало торжественно. Внезапно схватил меня за руку, по лицу заметались отблески пламени.
— Смотри же, — сказал чуть охрипшим голосом. — Смотри, если оставишь меня.
Через минуту:
— Ты знаешь, какая сегодня ночь? Это наша ночь. Я знаю, нам недолго с тобою быть. Я знаю. Но это наша ночь. Дай руку. Какая теплая. Когда я волнуюсь, у меня холодные руки. А ты спокойна? Послушай, сейчас я скажу тебе это слово…
Я замерла. Внутри у меня все похолодело, наполнилось звездным небом. И он произнес:
— Л ю б л ю т е б я. Полюбил сразу. Но что же нам делать? Что делать, родная? Мы не можем быть вместе.
— Почему? — пролепетала я.
— Боже мой! Почему… Ты слишком юна. Ты можешь увлечься, но это пройдет. И тогда… и тогда…
Внезапно лицо его исказилось.
— Ведь она тоже, тоже любила меня! — Он ударил кулаком по дивану.
Я подошла и коснулась его плеча.
— Что? — Он поднял голову, в глазах его была тоска. — Мы тоже расстанемся, понимаешь? Расстанемся тоже! Все проходит, Маша, и ты покинешь меня…
— Я не покину вас, — пробормотала я. — Я вас люблю.
— Тише, — сказал он. — Этого говорить не надо…
Он держал мои руки, прижимая их к своим щекам…
Потом смотрели на утихающий танец огня. В комнате стало тепло, меня совсем разморило, ведь я выпила много вина.
— Ложись на диван, — сказал он. — Вот плед.
Я свернулась калачиком, а он уселся в кресле с «Леонардо» в руках.
— Вам будет неудобно, — сказала я.
— Хочу смотреть на тебя. Как ты спишь. Я люблю смотреть, как ты спишь.
Потрескивало в печи, отблески замирали на стенах.
— А какая она была? — спросила я робко.
Он не удивился вопросу.
— Что же теперь вспоминать…
— Но вы всегда вспоминаете.
— Да, — пробормотал он, — да…
И больше ничего не сказал. Я уже проваливалась в темноту, засыпала. Утром открыла глаза, он по-прежнему сидел в кресле, лицо бледное, утомленное. И он сказал:
— Ночью я сочинил несколько строк. Это тебе, — он протянул листочек бумаги.
Дома оказалась чуть ли не к завтраку и тем ублаготворила домашних. Поспешно отчиталась о «дне рожденья», а потом завалилась спать. До обеда спала. Теперь вот сижу, переписываю подарок.