Дни прощаний

– Я заметила Эли в рок-лагере в самый первый день. Нас всех собрали в зрительном зале. Вожатые пытались научить нас панк-рок-аэробике, но я постоянно отвлекалась, глядя на него. Он сидел прямо передо мной. Я подумала, что у него красивые волосы. Длинные, темные и кудрявые. Он напомнил мне Джона Сноу из «Игры престолов».

– Я так боялась, что у него будут мои волосы, – говорит Мелисса. – И, разумеется, так и случилось. Эти постоянные драмы с расчесыванием в детстве.

Джесмин продолжает.

– Я не заморачивалась, я была там ради музыки, а не в поисках парня. Но в любом случае нас стали распределять по группам, и конечно…

– Вы оказались в одной группе, – говорит Пирс, – это все, что Эли рассказал нам.

– И я, такая, думаю, мол, ну и ладно, ведь все знают, что с гитаристами лучше не связываться. Да, он красавчик, но меня это не волнует. И вот мы начали работать над нашей песней для показа, и неожиданно он подходит ко мне со своей идеей: сыграть две партии, восходящую и нисходящую, на гитаре и синтезаторе. Мы над ней поработали и попробовали сыграть. Она была такой теплой, красно-оранжево-розовой…

– Карвер, ты знаешь про синестезию Джесмин? – спрашивает Мелисса.

Я киваю, почему-то задетый тем, что мама Эли узнала об этом намного раньше меня. Это глупо, потому что она мать Эли и чертов нейрохирург, и все же…

– Мне нравилось видеть этот цвет, поэтому я заставляла Эли играть эту часть снова и снова. И мне никогда не казалось, будто он пытается за мной приударить. Он вел себя как идеальный джентльмен. Если кто за кем и приударял, так это я за ним. К концу недели мы уже не расставались ни на минуту. Видели бы вы, в каком я была восторге, когда узнала, что мы учимся в одной школе.

Это история – ледокол, медленно скользящий между моих ребер. Но, в отличие от историй про Блейка, эта ощущается по-другому. Я фиксирую взгляд на своей тарелке, словно в крошках на ней есть объяснение некой тайны. Я боюсь поднимать глаза, потому что не хочу, чтобы кто-то спрашивал, что я чувствую. Я не смогу ответить.

Следующие пять минут мы едим, изредка неловко перекидываясь словом-другим. К тому моменту как Пирс предлагает выезжать, я почти надеюсь, что Джесмин расскажет еще одну историю о том, как бегала за Эли. Хотя от первой истории мне было не по себе, она помогла снять напряжение.

Мы заворачиваем выпечку. Почти у самой двери нас останавливает Пирс.

– Погодите. – Его голос потяжелел еще сильнее, тучи почти разразились ливнем. – Мы забираем часть Эли в последний раз из его дома. Мы вырастили его в этом доме. В тот день, когда мы привезли из больницы новорожденных Адейр и Эли… – Он останавливается и кашляет, собираясь с духом. Пытается продолжить, но запинается. Наконец, прочистив горло, говорит: – Мелисса кормила Адейр. А я сел на крыльце с Эли и позволил ветру впервые коснуться его лица. Я видел, как он впервые слушает шелест деревьев. Это непередаваемо – видеть, как человек в первый раз ощущает дуновение ветра. Эли только раз открыл глаза и взглянул на меня. Я подумал о том, сколько еще всего в этом мире я смогу ему показать.

Я не учел одного различия между днями прощания с Блейком и Эли – у родителей Эли были истории о его детстве.

Мы выходим на крыльцо, и поднявшийся ветер треплет нам волосы.

Пирс останавливается.

– Мы собирались развеять песок на водопадах, но, может, развеем немного и здесь?

Мы все киваем. Мелисса держится стоически. Думаю, будучи хирургом, который каждый день имеет дело со смертью и умиранием, она почти утратила сентиментальность. И все же слезы текут по ее щекам.

Пирс открывает банку, опускает в нее руку и достает горсть песка. Затем он отдает эту маленькую часть духа Эли ветру, который однажды коснулся его лица.

* * *

Мы с Джесмин сидим на заднем сиденье внедорожника Мелиссы. Она ведет машину. Пирс сидит рядом с ней и держит на коленях банку с песком, от которой не отрывает взгляда. Мимо нас вдоль шоссе проносятся деревья в огненно-красном, желтом и оранжевом уборе. Но на большей части деревьев все еще потускневшая поношенная зелень, до сих пор напоминающая о лете.

Уголком глаза я перехватываю взгляд Джесмин. Она кладет руку на мою сторону сиденья, поднимает большой палец вверх и приподнимает брови. Я кладу руку на ее сторону и изображаю «так себе». Потом я выбрасываю палец верх и поднимаю брови, а она повторяет мое «так себе».

Мы едем в тишине. И вправду, существует кое-что похуже пустых разговоров.

– Нам очень нравились эти однодневные поездки, – наконец нарушает молчание Мелисса. – Это был один из тех редких случаев, когда Эли сбрасывал свою защитную скорлупу и много чего рассказывал нам.

– Возможно, во мне говорит историк, – вступает Пирс, – но я не могу перестать думать о той бабочке, взмахивающей крыльями, и о непредвиденных последствиях, к которым этот взмах приводит. В одной из подобных поездок мы все решили, что Эли вместе с Адейр должны поступить в Художественную академию Нэшвилла.