До особого распоряжения

Я часто вспоминал этот эпизод из истории борьбы народа против своих врагов. Народ творил правый

суд.

Салим был тоже простым колхозником. К сожалению, я не мог поговорить с ним откровенно.

Приходилось всю энергию этого парня, жажду мести осторожно вводить в нужное русло. Следовало

удержать Салима от неверного, бездумного шага, который мог ему стоить жизни. В шайке Фузаила

Максума действовали свои законы. Малейшее подозрение - и бандиты расправились бы с Салимом.

Мы много думали о судьбе не только этого человека. Подготовить опытного разведчика в условиях, в

которых мы находились, было очень трудно.

Кстати, опыта не было и у меня. Я помню, как опустил руки, когда узнал, что вторично уходит от

справедливого суда Фузаил Максум. А все, казалось, так просто! Фузаил очень нуждался в оружии. И он

бы пошел за ним. Но местная полиция теперь следила за курбаши. Отлучиться он не мог.

Я помню и завидное спокойствие Аскарали. Он будто уже заранее приготовился к провалу.

- Что ж, подумаем, - сказал он. - Нужно работать.

ЧАШКА КОФЕ

Муфтий Садретдин-хан в последнее время стал раздражителен. Из-за каждой мелочи взрывался,

тряс головой. Он нелестно отзывался и о своих руководителях.

- Сидеть там, в Париже, - совсем другое дело. - Это упрек в адрес самого Мустафы Чокаева.

- Поднимать, поднимать, - ворчал Садретдин-хан над последним письмом. - Как их поднимешь? - Он

кивает на дверь. Глаза зло сверкают, а руки дрожат. Муфтий старается скрыть эту дрожь. Ах, если бы

всевышний вернул ему силы, молодость! До власти он добрался бы сам.

За дверью - обычные крики и ругань. В караван-сарае жизнь начинается рано. Люди спешат:

обмануть, выгадать, урвать у ближнего.

- Господи, - вздыхает муфтий, - как быть с народом? Забыли, совсем забыли о главной цели. Каждый

ищет выгоду. Им во сне деньги видятся. Проклятые...

Когда муфтий приехал в этот город, все обстояло иначе. С утра до вечера шли к нему выразить свое

почтение знакомые и незнакомые, именитые и простые смертные. Одни заходили по-хозяйски, степенно,

расправив плечи, другие скользили тенью и сами старались оставаться в тени.

В честь Садретдин-хана устраивались обеды. Он все принимал как должное и не заметил, когда

начался спад. Вечно занятый, решающий десятки вопросов, погруженный в переписку с

многочисленными адресатами, однажды он поднял голову и сказал:

- Давно не заходил Курширмат.

- Давно, - согласился Махмуд-бек.

Садретдин-хан вопросительно посмотрел на своего секретаря.

- Все заняты, - высказал предположение Махмуд-бек.

- Заняты, - недовольно проворчал муфтий. - Знаю, чем заняты.

Карабкаются люди, из кожи лезут, к власти тянутся. Обдирают пальцы в кровь, задыхаются. А какая

власть? Они же на чужой земле. Мотаются по караван-сараям, слушают ругань купцов да ослиный рев. А

чем лучше тот же Курширмат? Тоже чужой.

Муфтий продолжал надеяться на добрые вести из Кашгара. Не может быть, чтобы здание, которое

добротно складывали по кирпичику сильные, опытные англичане, рассыпалось.

Его даже буря не разрушит, а тут подул всего лишь ветерок, и они там, в Кашгаре, уже попрятались в

свои норки. Решили, что пришел конец и новое независимое тюркское государство развалилось, не успев

родиться.

О Кашгаре муфтий не заговаривал даже с Махмуд-беком. Секретарь реже присутствовал и на

приемах у Эсандола, но знал, что турецкий консул в курсе событий; он искренне переживает крушение

планов в Кашгаре. На то воля аллаха...

Про себя Садретдин-хан сожалел, что он не находится там, в Синьцзяне. Он верил своему опыту.

Возможно, удалось бы направить события в нужное русло.

Проклятый караван-сарай! Здесь ни днем ни ночью нет покоя. Жадные купцы, подлые ростовщики,

хитрые слуги... И в этой разношерстной компании должен жить муфтий Садретдин-хан. Жить в ожидании

чудес.

- Вы где-то опять пропадали, Махмуд-бек, - строго заметил муфтий.

- Был у Аскарали.

52

Аскарали из тех, кто с искренним уважением относится к муфтию. Если Аскарали не видит

Садретдин-хана два-три дня, он обязательно передает привет с Махмуд-беком. И сейчас секретарь,

делая вид, что не замечает плохого настроения, передает муфтию поклон и пожелания доброго

здоровья.

- Как он там? - смягчившись, небрежно спрашивает Садретдин-хан.

- Торгует. Отнял у него немного времени. Новые покупки смотрел.

- Опять книги?

- Да. Очень редкие, господин.

- Не знает, куда деньги девать, - ворчит муфтий. Но прежняя злость исчезла.

- Эти книги действительно стоят больших денег. Однако Аскарали не настолько глуп, чтобы покупать

их по дорогой цене.

- Хитер, хитер, - соглашается муфтий.

- Спрашивал о вас.

Метнулась вверх острая бородка. Муфтий выжидающе посмотрел на секретаря.

- Я не стал жаловаться.

- Правильно, - похвалил Садретдин-хан. - В крайнем случае мы учтем его доброе отношение. Но этот