До первого снега

— Анхель, погоди, мои кеды, — в прихожей, среди хлама и рыбацких сапог, хватаю джинсы и отыскиваю свои вымазанные в грязи кеды. На них нет живого места. Старик тоже это видит, на его лице проносится гримаса непередаваемой боли. Чувствую, он не верит ни единому слову Вика, вот только правду ему знать не стоит. Пусть лучше злится, чем корит себя за недогляд.

— Давай босиком, пикап во дворе, — сдавленно произносит и, ослабив хватку, первым выходит на улицу.

Дождь к утру перестал. Вдалеке за горами просыпается рассвет, тягучими молочно-алыми всполохами озаряя ясное небо. Воздух неимоверно свеж и до дрожи прохладен.

Ступаю по мокрой траве, что щекочет пятки. В руках грязные джинсы, свёрнутые в несколько раз, и кеды, которым уже ничего не поможет. На голове капюшон чёрной толстовки Сальваторе. Она на все сто пропитана им и сейчас помогает держаться. Окидываю взглядом ярко-бирюзовое озеро, отмечая про себя, что летом оно кажется нереально прекрасным, и бросаю последний взгляд на бревенчатый домик, что когда-то давно ассоциировался со ссорами и слезами. Всё прошло! Теперь всё иначе! Я словно прозрела и вижу всё вокруг совершенно в иных красках! Замираю, вбирая полной грудью последние моменты счастья, невольно касаясь кончиками пальцев своих губ. Что бы ни случилось завтра, эти несколько часов в домике у волшебного озера, навсегда останутся со мной.

— Рита! — торопит Анхель. Он уже за рулём пикапа, что своим рыком так бездушно заглушает шум ветра и пение птиц. — Живее! Простынешь же!

Дорога от озера до дома Анхеля проходит в гробовой тишине. Старик молчит, слишком сильно сжимает руль и как-то нервно переключает передачи. И даже Джильда сегодня не поёт о любви. Я чувствую, деду есть что сказать, а в его голове вопросов ничуть не меньше, чем синяков на моих голых коленках. Но он молчит.

Пикап останавливается в ста метрах от дома. Странное место. Здесь нет парковки — одни кусты с двух сторон, да кусочек забора. Идти босиком по разбитому асфальту — то ещё удовольствие. Резко оборачиваюсь к деду, но тут же натыкаюсь на его глубокий, какой-то измученный взгляд. Эта ночь была страшной не только для меня, но разве я думала об этом?

— Я всегда считал тебя очень смелой девочкой, — говорит тихо, перебирая пальцами оплётку руля. — Но сегодня тебе так и не хватило отваги, рассказать мне правду.

— Вик же всё объяснил…

— Вик научился врать! — отрезает Анхель. — Ты тоже?

— Я просто не хочу жалости!

— Ты просто эгоистка, Рита!

— Вовсе нет!

— Нет? Ты знаешь, что весь город стоял на ушах, чтобы тебя найти?

— Нет.

— Знаешь, сколько слёз пролила Марта, пока мы с Тео из раза в раз пожимали плечами и разводили руками?

— Нет.

— Ты знаешь, что я еле сумел разнять твоего брата и Дани, что сцепились не на шутку возле костра?

— Нет.

— Тогда, может, знаешь, как щемит вот здесь, — старик кулаком бьёт в грудь, — когда я вижу тебя такой: побитой, лысой, измождённой, но вместо правды слышу ложь?

— Я не лгу! Я упала в овраг. Отсюда и ссадины. Просидела в нём полночи, пока меня не нашёл Марс. Вик хотел отвести к тебе, честно, но я была слишком напугана. А волосы? Это глупость, просто порыв души. Дед они отрастут.

— Дело твоё, Рита, — Анхель бросает разочарованный взгляд в мою сторону и заводит мотор. — Мика вернулась! Пару часов назад приехала с Роном.

— Отлично! — пытаюсь улыбнуться, но вместо радости на глазах снова слёзы. Дед прав: я эгоистка!

С этими мыслями осторожно, стараясь никого не разбудить, захожу в дом. Анхель следом. В гостиной темно, тяжёлые шторы мешают первым лучам пробраться внутрь. В доме тихо, а потому скрип половиц под ногами подобен раскату грома.

— Я к себе пойду, — бормочу под нос, сильнее натягивая капюшон. Сейчас до безумия неловко за свой внешний вид.

— Иди, — соглашается Анхель, грузно шагая следом.

С одной стороны, до безумия рада, что все спят. Я не готова к встрече с Микой, к расспросам Тео и печали в глазах Марты. Но с другой, мне немного обидно, что слова Анхеля о беспокойстве за меня — не что иное, как такая же ложь. Меня никто не ждёт, никто не мается от бессонницы в ожидании моего возвращения.

Никто.

Кроме Мики…

Я замечаю её не сразу. Девушка стоит возле лестницы, крепко вцепившись в перила. Волнистые волосы слегка заслоняют лицо, скрывая огромные очки. В сумраке гостиной её одинокая фигура кажется до невозможности хрупкой и ранимой, а сама Мика — потерянной. Она странно водит головой, ориентируясь на звуки, и явно боится отпустить из рук перекладину.

— Дедушка, это ты? — тонкий голосок острой бритвой пробегает по сердцу. — Ты нашёл Риту?

— Да, внучка, да! — басит в полный голос за спиной старик. — Привёз нашу пропажу домой, не волнуйся, родная, с твоей сестрой всё хорошо.

— Я так рада, — щебечет в ответ Мика и порывается шагнуть вперёд, но никак не решается.

— Ты что так и стояла тут полночи, Микэла? — с укором роняет дед, вышагивая в её сторону.

— Не переживай, дедушка! Мне просто не спалось. Рита! — зовёт сестра, протягивая вперёд одну руку, будто пытается меня нащупать в темноте. Она не видит. Совсем. Теперь понимаю.