До последнего слова

Позади Оливии замечаю Кэролайн – она наблюдает за происходящим, спрятавшись за дверцу своего шкафчика, и на ее лице отчетливо читается страх: она боится, что я расскажу им про «Уголок поэта».

Едва заметно киваю ей в надежде, что она поймет, что все под контролем.

– Подруги не лгут друг другу, Саманта, – вставляет Кейтлин. – Никогда.

Ну да. Никогда.

Даже если им не нравится наряд, который ты выбрала, или твоя новая стрижка, или песня, которая пришлась тебе по душе, или даже парень, который показался тебе симпатичным. Мои подруги – особенно Кейтлин – никогда не лгут друг другу, даже когда знают, что ложь поможет избежать обиды.

– Мы дадим тебе шанс признаться во всем самой, – сообщает Оливия. – Где ты пропадаешь в обед?

Начинаю паниковать, но тут мне на память приходит наш прошлый разговор с Психо-Сью, когда я призналась, что меня уже мало заботит, что обо мне думают подруги. Пытаюсь разбудить в себе ту Сэм, которая – совершенно искренне! – высказала эти слова. Выдыхаю, поднимаю плечи, становясь чуточку выше.

– Честно? – спрашиваю я, и все невольно подаются вперед, шагают поближе ко мне. – Это личное.

– Личное? – уточняет Алексис. – Это еще что значит?

– То, что это не твое дело, Алексис.

Я говорю громко, четко и прямолинейно и замечаю, что руки уже почти не дрожат. Глаза подруг выдают все их чувства – они смущены, шокированы, унижены, задеты.

Это плохо. И в то же время немыслимо приятно.

Расправляю плечи и делаю шаг к своему шкафчику. Алексис и Хейли расступаются, пропуская меня вперед.

– Нет, ты и впрямь не будешь рассказывать нам правду? – спрашивает Алексис, и в ее голосе отчетливо слышится изумление. Такого поворота событий она явно себе не представляла.

– Не буду, – подтверждаю я, набираю код на замке, открываю дверцу и достаю из шкафчика нужные книги. Не упускаю возможность сделать несколько глубоких вдохов и унять дрожь в ногах.

Звенит звонок. Слава богу.

Украдкой еще раз смотрю поверх Оливии – туда, где стоит Кэролайн. Она по-прежнему наблюдает за нами, но теперь на ее лице читается облегчение. Возможно, она даже немного мной гордится. Обвожу взглядом девочек из «Восьмерки» в надежде, что они уйдут и мы с Кэролайн сможем поговорить наедине, но они застыли, словно в ступоре.

Мой взгляд привлекает фотография, приклеенная на дверцу моего шкафчика. Пробегаю глазами по розовому листку из блока для записей, на котором написано: «Что видишь ты…», а потом смотрю в зеркальце. Замечаю, что лица на снимке и в отражении удивительно похожи. Уверенность. Именно такое слово я назвала, когда Психо-Сью спросила, что мне больше всего нравится в этой фотографии. И именно уверенность я ощущала прошлым вечером в бассейне, наедине с Эй-Джеем. Именно ее я чувствую по понедельникам и четвергам в обеденный перерыв.

Всматриваюсь в свое смелое, непоколебимое выражение лица. Вспоминаю, о чем думала, когда Сью спросила меня об этом снимке. Стипендия за успехи в плавании. Возможность поступить в колледж и уехать отсюда. Переосмыслить себя и всю свою жизнь. И тут я вдруг понимаю, что, как бы мне ни хотелось выиграть стипендию, мне совсем не обязательно уезжать, чтобы изменить свою жизнь. Я уже ее меняю.

Поворачиваюсь к подругам.

– В обеденное время у меня иногда дела, но в свободные дни я бы с удовольствием с вами посидела. Вы не против?

– Конечно, не против! – восклицает Хейли. Остальные молчат. Хейли поворачивается к Алексис и вопросительно поднимает брови.

– Само собой, – говорит Алексис. – С какой стати нам быть против?

– Отлично! – киваю я и закрываю дверцу шкафчика. – Тогда увидимся.

Прохожу мимо Кэролайн и устремляюсь к тропинке, ведущей в театр. Она идет следом и, когда мы обе ныряем в укромную нишу в одной из стен, дает мне пять.

– Ну ничего себе! Как ощущения? – спрашивает она.

– Превосходно. Но не только поэтому. – Оглядываюсь по сторонам, проверяя, не подслушивает ли нас кто. – Послушай, ты умеешь хранить секреты?

Она закатывает глаза.

– Само собой.

И я рассказываю ей об Эй-Джее и нашем не-свидании.

Напиши обо мне

Встаю в самый конец очереди, чтобы зайти в комнату последней. Когда прохожу мимо Эй-Джея, чувствую, как его пальцы скользят по моей талии, и замираю рядом, чтобы продлить этот миг. Мне очень хочется поцеловать его, прямо здесь и сейчас, на глазах у остальных Поэтов. Вот уже две недели мы скрываем ото всех наше «не пойми что», но я совсем не уверена, что смогу продержаться дольше. С трудом отхожу от Эй-Джея и иду к своему дивану.

– Будешь сегодня что-нибудь читать? – спрашивает Сидни по дороге.

– Нет. – Я не могу. Теперь все мои стихи – только об Эй-Джее. Все сразу это поймут. – А ты?

Она взмахивает бумажной оберткой от крендельков от «Тетушки Энн»[10] и звучно хлопает по ней ладонями.

– Готовься, мой друг, потому что я буду воспевать в стихах прелести корицы, сахара и теплых, промасленных пончиков. – Она снова хлопает по бумаге. Замечаю на ней ее почерк. – Думаю, это лучшее мое произведение!