До последнего звонка

Они почти не разговаривали по дороге обратно в Лондон, задумавшись каждый о своем. Ньюсон сидел на пассажирском сиденье и смотрел в окно, чтобы избежать опасности всю дорогу наблюдать, как двигаются Наташины ноги, когда она переключает передачи. Он попытался сосредоточиться на убийстве, изо всех сил пытаясь найти одно имя или деталь, чтобы соединить убийство Адама Бишопа в Уиллздене с тремя более ранними преступлениями.

Ничего общего не было. Из тысячи имен соседей, друзей, коллег и врагов убитых, которые были включены в различные отчеты, ни одно имя не повторялось дважды.

Более того, среди всех инструментов, кусочков скотча, отпечатков пальцев и микроскопических нитей, которые были найдены и зафиксированы разными следственными бригадами, не было ни одного повторяющегося элемента. Скотч присутствовал в трех преступлениях, но это был самый обычный скотч. Веревка присутствовала в тех же трех преступлениях, но веревку можно купить в любом магазине товаров для дома или в универмаге.

И все же Ньюсона не покидало ощущение, что все преступления связаны между собой и что он имеет дело с серийным убийцей. Обстоятельства были слишком схожими. За истекшие два года было совершено четыре убийства, в которых жертвы подчинились убийце, позволили себя связать и затем, будучи в сознании, подверглись долгой и изощренной пытке, в результате которой скончались. Жертва осознавала свою участь, не только саму боль, но и то, каким именно образом эта боль была причинена. Убийце было важно, чтобы они знали, что с ними происходит, чтобы они понимали, что происходит и как это должно завершиться. Ньюсон предполагал, что мотивы убийцы носили сексуальный характер, потому что не мог придумать ни одной другой причины таких поступков. К тому же, насколько он знал из собственного опыта, по большому счету все в этой жизни сводилось к сексу.

В этот момент Ньюсон отвлекся от мыслей об убийстве и позволил себе бросить взгляд на стройные Наташины ножки. Они уже въезжали в Лондон, и при большом скоплении транспорта Наташе приходилось постоянно переключать передачи на своем маленьком «рено-клио», в результате чего мышцы очень мило напрягались чуть повыше ее маленьких сапожек, доходивших до середины икры. Наташины ноги составляли основной интерес Ньюсона, ведь это была единственная ее часть, на которую он оказал определенное влияние.

Когда они только познакомились, Наташа почти не носила юбки или платья, объясняя это тем, что ей не нравятся ее слишком короткие ноги. Услышав это объяснение, Ньюсон заявил, что она или ненормальная, или слепая, или и то и другое, вместе взятое. Официальным и незаинтересованным тоном (как ему казалось) он сообщил, что, по его беспристрастному мнению, Наташины ножки были высшего разряда и что вне мира высокой моды всем прекрасно известно: длина ног ни в какое сравнение не идет с их формой.

— На самом деле никому не нравятся мерзкие, скелетоподобные модели по девять футов ростом, — сказал он ей. — Их берут туда, чтобы платья длиннее казались.

С тех пор Наташа «оголяла» ноги, как она сама говорила, гораздо чаще и даже была настолько щедра, что иногда припоминала заслугу Ньюсона в этом деле. Он не мог решить, доставляло ли ему ее откровение больше радости или боли, поскольку она говорила об этом тоном младшей сестренки, и не более того. В конечном счете он решил, что и радости, и боли в этом было достаточно.

У Ньюсона зазвонил телефон, и он вернулся мыслями к убийству.

— Инспектор Ньюсон? Это доктор Кларк.

— Добрый день, доктор.

— Я насчет убийства в Манчестере, тот мужчина с разбитыми мозгами. Род сказал, что, по его мнению, это телефонные книги, так?

— Род? Значит, вы ему звонили?

— Да. А что?

Ньюсон услышал в ее голосе вызов.

— Нет, ничего.

— Я нашла его на Friends Reunited, как вы и советовали, и он прислал мне свой номер телефона.

— Отлично.

— Что вы хотите сказать этим «отлично»?

— Ничего. Я абсолютно ничего не хочу этим сказать.

— Мне было приятно поговорить с ним.

— Я так и подумал.

— Что вы хотите сказать этим «я так и подумал»?

— Что вы хотите сказать этим «что я хочу сказать»? Я ничего не хочу сказать. Не вижу причины.

— И очень правильно. Никакой причины нет.

— Конечно нет. Вы говорили про телефонные книги. Я полагаю, вы обсуждали нераскрытое убийство в Манчестере?

— Да, и, кстати, частицы ткани, которые он обнаружил на черепе, — думаю, это частицы книжной обложки. Раньше книги переплетали в ткань, их по-прежнему можно достать в Folio Society. Полагаю, волокна на черепе остались именно с такой обложки. То есть это никакие не телефонные книги.

— Вы думаете, что мичмана Спенсера убили старой книгой?

— Да, несколькими старыми или новыми книгами, переплетенными в ткань.

— Понятно. Что ж, спасибо. Попрошу кого-нибудь заняться вопросами переплета книг. Я уверен, что вы правы.

— Я бы лично все проверила, но у моего мужа трехдневный фестиваль народной и джазовой музыки, и я немного занята.

— Три дня народной и джазовой музыки? Да откуда же они столько музыки возьмут?