До свидания, Рим

– Только успокоительное и стакан воды. Больше пока ничего не нужно, – еле слышно говорила она.

Чем меньше ела Бетти, тем сильнее налегал на еду и вино Марио, тупея от обжорства и пьянства. Они оба словно задались целью себя погубить, и наблюдать за этим было невыносимо. День ото дня ничего не менялось, и я все чаще вспоминала, как они стояли у окна поезда и махали толпе, когда приехали в Рим. Что подумали бы собравшиеся на платформе люди, если бы увидели их сейчас? Наверное, не поверили бы своим глазам. Да мне и самой верилось с трудом.

Я подолгу обсуждала хозяев с Пепе, пытаясь понять, что с ними происходит.

– Ничего подобного раньше не видел, – признался повар. – Сначала он отказывается есть, а теперь убивает себя едой: постоянно требует что-нибудь жареное, пиццу, пасту, огромные куски мяса и бутерброды с толстенным слоем масла, да еще и запивает не одной бутылкой вина. Ему все равно, что жевать и глотать, лишь бы было много. Разве можно так есть? Он набивает живот, даже не заботясь о вкусе, а потом заваливается спать, и его не добудиться.

– Но почему? И зачем он так много пьет? – озабоченно спросила я. – Вино, пиво, шампанское, виски. Горничная каждое утро находит закатившиеся под мебель пустые бутылки.

К тому времени мы оба уже знали, чего ждать от пьяного Марио Ланца. После нескольких стаканов он начинал ломиться к жене и требовать, чтобы она открыла. Бетти не отвечала, и тогда Марио шел к телефону и принимался названивать знакомым в Америке – всем, от юристов до менеджера, – и жаловаться на судьбу, не переставая прикладываться к бутылке.

Я всегда находила ему оправдание.

– Во всем виновата студия, – говорила я Пепе. – Отмена съемок – вот с чего это началось. Катастрофа произошла, как ты и обещал.

Я все ждала, когда же вернется настоящий Марио – идеальный отец, кинозвезда, кумир с фотографии. Но Марио продолжал опускаться, и наконец в этом небритом и опухшем человеке не осталось ничего привлекательного. Я с болью наблюдала, как он шаркает по комнатам, мучимый похмельем, допивает на завтрак остатки пива, а потом принимается за графин с виски. Казалось, он охладел ко всему, кроме детей и алкоголя. Однажды я увидела, как Марио с горечью бьет себя кулаками по коленям. «Почему я не могу остановиться?! – зло выкрикнул он. – Почему? Мне же не нравится эта дрянь. Что я с собой делаю?» И, несмотря ни на что, он продолжал пить.

Я проклинала студию «Титанус» и часто плакала по ночам. Сердце обливалось кровью, однако помочь я ничем не могла, поэтому просто наблюдала и слушала под дверями, боясь и за Марио, и за Бетти.

Не знаю, чем бы все это кончилось, если бы не приехал американец Альберт Тайтельбаум. Чопорный, тонкогубый, он вошел в дом, неся на руке пальто с большим меховым воротником, который так и хотелось погладить. Они долго разговаривали с Марио. Всего я не слышала, но, похоже, Тайтельбаум его успокаивал, и на душе у меня немного полегчало. Если этот богач верит, что и певца, и его фильм еще можно спасти, значит, так и есть.

– Эти итальянцы сами не знают, что делают, – повторял Марио снова и снова. – Какой толк снимать кино, если понятно, что выйдет дрянь? Или мало в моей жизни было второсортных фильмов?

– Они снимают кино не первый год, – отвечал Тайтельбаум. – Просто в Италии работают немного по-другому. Марио, поверь, с фильмом все будет в порядке. Меня больше беспокоишь ты сам. Выглядишь ты отвратительно, и даже страшно представить, в каком состоянии твой голос. Как нам привести тебя в форму?

В ответ Марио пробормотал что-то неразборчивое. Потом раздался звон стекла, и я поняла, что он взял со стола графин.

– Нет, никакого виски, – приказал мистер Тайтельбаум.

– Только пропущу стаканчик…

– Слушай, давай договоримся так. Я разберусь со студией, а ты обещаешь не пить до конца съемок.

В ответ – снова неразборчивое бормотание.

– По-моему, другого выхода у тебя нет. Ты конченый человек, Марио. Я готов остаться в Риме и помочь, но если ты хотя бы притронешься к спиртному, я уеду и больше не вернусь. Ты меня понял? Я серьезно. Совершенно серьезно.

Я была потрясена, что кто-то посмел разговаривать с синьором Ланца в таком тоне, но, к моему удивлению, он нисколько не рассердился. Наоборот, в его голосе слышалась благодарность.

– Ты знаешь, как я ценю твою помощь, Ал, – хрипло произнес он. – И Бетти тоже. Я возьму себя в руки и выложусь на съемках – обещаю. И больше никакого обжорства, только здоровая пища. Начинаю вести праведную жизнь.

– А спиртное?

– Постараюсь больше не пить. Очень постараюсь.

Услышав новости, Бетти наконец-то открыла дверь. Воздух в комнате стоял затхлый, а валяющиеся на прикроватном столике склянки с таблетками заметно опустели.

Бетти так давно ничего не ела, что у нее не было сил даже умыться как следует, и мне пришлось обтереть ее смоченным в мыльной воде куском фланели, как маленького ребенка.

– Я не могу появиться перед Алом в таком виде, – сказала она, дотрагиваясь до грязной кожи и сальных волос. – Серафина, вы должны привести меня в порядок.