До свидания, Светополь!: Повести

Не знаю, рассказывала ли она об этом Никите, а вот Борису поведала обстоятельно. Он слушал не перебивая. Мне кажется, тут уместно сравнение с двумя радиолюбителями, которые, проживая на разных континентах, нашли друг друга в бесконечном и густо населённом эфире.

О чем беседовали они, когда Никита смотрел хоккей, штудировал журнал «Катера и яхты» или попросту отсутствовал (он много разъезжал по области)? А то и рядом сидел, ибо то, о чем говорили жена и его подчинённый, секрета не представляло. Вздор, совершённый вздор… Я умышленно избегаю и буду дальше избегать слова «любовь», поскольку ничего подобного — во всяком случае, со стороны Уленьки — тут не было. Никита напрасно ревновал (и ревнует поныне; эта болячка не заживёт у него никогда), однако угроза, которая нависла над счастливым бытием, над душевным его благополучием, была реальной. Он учуял её по–звериному остро, плотью, а не умом и, взбешённый, поднялся на защиту своего дома.

Что впервые насторожило его? Когда? Не во время ли шумного чествования Уленькиного брата, получившего «заслуженного»?

Народу пришло много. Женьку любили в театре и, кажется, не слишком завидовали его популярности, выигрышное™ его фактуры, лёгкости, с которой он жил. Впрочем, если уж и завидовать, то не первому и не второму, ибо и популярность была относительной — кто знал его за пределами Светополя? — и внешние данные тоже. Молодой главреж Цыганков требовал точности в каждом жесте, точности не только пластической, но и — самое главное! — смысловой, а Женька любил прокатиться на даровщинку, эксплуатируя своё обаяние. Слишком лёгок был он на сцене — главный режиссёр умудрился сказануть это даже в поздравительном тосте, но то было продолжение лёгкости жизненной, и вот как раз ей позавидовать можно. Женька всегда делал что хотел, делал весело и победоносно, он плясал на празднике жизни, в то время как Борис топтался в прихожей. Вот и сейчас скучал он за многоголосым столом, и я, поглядывая на него, вспомнил душный автовокзал, загоревшее лицо мальчика в окне отходящего автобуса и худую фигурку с клочком бумаги в руке.

Я так и не знаю, удалось ли ему достать для бывшей супруги свечкинский плащ. Какое нелепое, какое бестактное поручение, понял вдруг я. Жестокое…

В разгаре было торжеству, все говорили, и никто не слушал. Женька спорил с молодым главрежем, который, по его мнению, слишком прямолинейно выстраивает спектакль, а театр, как и жизнь, не может довольствоваться необходимым. Пресно! Вкус и смак придают всему вещи необязательные. Необязательные, да! И поднял палец, слегка откинув при этом голову, как делал на сцене, Цыганков же, не будь дураком, заметил, что два жеста одновременно — чересчур щедро.

О Женьке забыли — Ингу поздравляли, и она, нисколько не постаревшая за последние семнадцать лет, принимала эти поздравления без малейшего смущения. Как и у Никиты, у неё не было комплексов. Весёлая и отважная, никогда не ставила под сомнение никакие свои права, начиная от права на Женьку, который был моложе её на двенадцать лет, о чем все давно забыли, и кончая правом чувствовать себя за сегодняшним столом именинницей не меньше, чем муж. О похождениях артиста Максимова ходят в Светополе самые невероятные слухи, и, положа руку на сердце, надо признать, не без основания ходят. И тем не менее я утверждаю: это превосходная семья. Они ухитряются жить бок о бок, не подавляя друг друга; редкое, согласитесь, умение.

Как раз обо всем этом и думал я в этот вечер, и основания для таких размышлений имелись. Уленька изменилась к Борису. Раньше как было? Всеми силами старалась растормошить его, улыбалась и говорила с ним, умышленно пристраиваясь рядышком; следила, не пуста ли у него тарелка, и даже раза два или три вытаскивала его танцевать. Он был худ и прям, и казалось, вот–вот что‑то сломается в нем… Так прежде было. А теперь? Теперь Уленька не обращала на него внимания. Но и ни на кого другого тоже. Она, столь близко к сердцу принимающая все, что происходит окрест, смирно сидела с опущенными глазами.

Только двое их и было таких за столом. И это‑то их объединяло, хотя внешне они вроде бы и не общались никак, — объединяло и выдавало ту внутреннюю связь, которая существовала между ними. Мне кажется, Уленька первой почувствовала опасность, которая грозит ему (а ей? Как всегда, о себе она не думала), если вовремя не остановиться. Он не понимал этого. Он встал, обошёл стол, трезвый, как стёклышко, остановился около неё, взял её растерянно–послушную руку и под устремленными на них взглядами коснулся её подрагивающими в улыбке губами.

7