Господин Перикур остался сидеть в кресле, словно король, восседающий на троне перед мертвыми подданными. Мадлен пристально рассматривала рисунки. Они сошлись во мнении, что лучшим был эскиз Адриена Маландрэ
– Сто тридцать тысяч франков, – произнес г-н Перикур.
Это было сильнее его.
Но дочь его не слышала, склонившись над другим эскизом. Она взяла рисунок, поднесла его к свету. Отец подошел к ней. Ему не нравится эта картина под названием
– Подожди-ка, – сказал г-н Перикур, – дай посмотреть. – Он тоже склонился к картине и вгляделся. – Верно, ты права.
Этот солдат отдаленно напоминал тех молодых людей, которые иногда встречались в работах Эдуара. Он не совсем похож, у Эдуара они немного косоглазые, а этот смотрит прямо и открыто, и на подбородке должна быть ямочка. Но некоторое сходство имеется.
Г-н Перикур поднялся, сложил очки.
– В искусстве часто встречаются схожие персонажи…
Он говорил так, будто разбирался. Мадлен, более образованная, чем он, не хотела с ним спорить. В конце концов, это была лишь незначительная деталь, ничего важного. В самом деле, пусть отец уже поставит наконец этот памятник и переключится на что-то другое. Например, на беременность собственной дочери.
– Твой придурок Лабурден спит в вестибюле, – сказала она с улыбкой.
А он уже и забыл о мэре.
– Пусть спит, – ответил председатель, – у него это прекрасно получается.
Он поцеловал ее в лоб. Она направилась к двери. На расстоянии выставленные в ряд эскизы впечатляли, можно было представить, как они будут выглядеть в камне, огромные, двенадцать метров в ширину, шестнадцать в длину, а высота…
И все-таки это лицо…
Оказавшись в одиночестве, г-н Перикур вернулся к рисункам. Он даже попытался найти нечто похожее в тетради с набросками Эдуара, но люди, которых изображал его сын, не были вымышленными персонажами, это были настоящие солдаты, которых Эдуар встречал в траншеях, в то время как молодой военный с полными губами представлял собой идеализированный персонаж. Г-н Перикур всегда запрещал себе выносить любое мало-мальски конкретное определение в отношении того, что он называл «эмоциональным вкусом» своего сына. Даже про себя он никогда не оперировал терминами «сексуальное предпочтение», или как там еще это называется, для него такое определение было слишком точным, шокирующим. Но, как бывает с мыслями, которые кажутся вам удивительными, хотя вы и понимаете, что на самом деле они тайно зрели у вас внутри, прежде чем вырваться наружу, он вдруг подумал: а что, если этот молодой человек со слегка расфокусированным взглядом и ямочкой на подбородке является «другом» Эдуара? Мысленно он уточнил: любовью Эдуара. И этот факт уже не показался ему таким скандальным, как раньше, всего лишь обескураживающим; он не хотел представлять… Нельзя было допустить, чтобы это стало слишком реалистичным… Его сын был «другим», вот и все. Он видел множество обычных мужчин вокруг – служащие, коллеги, клиенты, сыновья и братья одних и других, – и он больше не завидовал им. Он даже не мог припомнить, почему раньше они казались ему лучше, какие у них были преимущества, на его взгляд, перед Эдуаром. Оглядываясь назад, он ненавидел себя за свою глупость.
Г-н Перикур снова устроился напротив выставленных эскизов. Постепенно перспектива в его сознании менялась. Не то чтобы он вдруг увидел в этих проектах новые достоинства, они по-прежнему казались ему излишне демонстративными. Изменился его взгляд, как бывает, когда наше восприятие чьего-нибудь лица меняется по мере того, как мы на него смотрим. Например, женщина, только что казавшаяся нам красивой, становится совершенно обыкновенной, или в не отличающемся красотой мужчине мы неожиданно обнаруживаем определенный шарм и удивляемся, как сразу этого не заметили. Теперь, когда г-н Перикур попривык, эти памятники стали действовать на него успокоительно. Причиной тому был материал: одни были из камня, другие – из бронзы, тяжелые материалы, которые кажутся нам нерушимыми. А ведь именно этого не хватало семейной могиле, где не значилось имя Эдуара: иллюзии вечности. Г-ну Перикуру необходимо было, чтобы памятник, который он заказал, превзошел его, превзошел его существование – по длительности, по весу, по массе, по объему, чтобы он оказался сильнее его, чтобы его печаль приобрела естественные формы.