В блаженном беспамятстве и умиротворении я уселся на заднем крыльце с еще одной бутылкой «Джека» из своей заначки. Дождь остудил мое тело. Не знаю, сколько я там просидел, но я наконец-то снова мог дышать, и это было здорово. Все-таки иногда полезно ломать вещи, как пятилетнему ребенку. Я наконец-то вернул себе контроль, и теперь просто сидел и пил, наслаждаясь тишиной в голове.
– Джаред?
Я повернул голову и едва не задохнулся.
Я отвернулся от нее, надеясь, что она уйдет. Я не хотел сорваться при ней. Или сделать что-нибудь глупое. Я наконец-то успокоился, но мои мысли еще не вошли в привычную колею.
– Джаред, собака лаяла на улице. Я позвонила в дверь. Ты не слышал?
Черт, она стояла так близко. Я ощущал притяжение. Мне хотелось быть к ней еще ближе. Хотелось раствориться в ее объятиях, забыть о прошлом.
Тэйт спустилась с крыльца и встала передо мной, прямо под дождем, и я ощутил покалывание в кончиках пальцев. Моим рукам не терпелось прикоснуться к ней.
Я поднял глаза на одно мгновение, не в состоянии справиться с притяжением.
– Джаред? Почему ты не отвечаешь?! – закричала она. – Дом разгромлен.
Я снова попытался посмотреть на нее. Почему? Да хрен знает. Всякий раз, когда я видел ее, мне хотелось раствориться в ней душой и телом.
– Собака убежала, – выдавил я.
– И ты закатил истерику? Твоя мама знает, что ты сделал с домом?
И в этот момент стена между нами снова выросла. Моя мать. Тэйт, которая смотрела на меня так, словно я не способен держать себя в руках. Словно я слабак.
Я больше не собирался причинять ей боль, но и в душу пускать тоже был не намерен.
– Какая тебе разница? Я же ничтожество, правда? Неудачник? Родители меня ненавидят. Разве это не твои слова?
Тэйт прикрыла глаза, вид у нее был смущенный.
– Джаред, я не должна была так говорить. Несмотря на то, что ты…
– Не извиняйся, – перебил ее я и, покачиваясь, поднялся на ноги. – Подхалимничая, ты выглядишь жалко.
Я пошел в дом, а Тэйт что-то крикнула мне вслед, но я был слишком пьян и раздражен, чтобы разобрать ее слова.
Она вошла в кухню следом за мной, и я стал вытирать собаку, делая вид, что Тэйт рядом нет. А потом эта девчонка снова вывела меня из себя: схватила мою бутылку и начала выливать содержимое в раковину.
– Твою мать! – Я подскочил к ней и попытался вырвать емкость у нее из рук. – Это не твоего ума дело! Вали отсюда!
Я не хотел, чтобы Тэйт видела меня таким. Она не должна обо мне беспокоиться. Я не сделал ничего, чтобы заслужить это. И мне не нужна ни ее забота, ни она сама!
Я рванул на себя бутылку, и Тэйт повалилась на меня.
Она была самым прекрасным созданием, которое я когда-либо встречал. А когда злилась, была еще сексуальнее. В ее глазах сверкало пламя, а на пухлой нижней губе блестели капли дождя. Я хотел, чтобы этот момент длился вечно. Хотел выплеснуть на нее всю свою энергию.
Во всех смыслах.
И тут я увидел, как она подняла руку, и моя голова дернулась в сторону. Я почувствовал боль и на мгновение застыл, ошеломленный.
Я выронил бутылку – в любом случае мне было на нее плевать, – схватил Тэйт и посадил на столешницу. Я не понимал, что делаю, но сдержаться не мог. И впервые меня это не беспокоило.
Наши взгляды встретились, и она ни на секунду не отвела глаз, пытаясь высвободиться. Мне не стоило хватать ее вот так. Не стоило переходить черту. Но я не прикасался к Тэйт больше трех лет и отпускать теперь не собирался. Чем дольше я смотрел на нее, тем отчетливее понимал, что всецело принадлежу ей.
И эта мысль была невыносимой и в то же время сладкой.
– Ты меня растоптала сегодня.
– Отлично, – бросила Тэйт, и я сжал ее еще сильнее, а потом, рванув на себя, спросил:
– Хотела сделать мне больно? Ты от этого кончила? Приятно было, правда?
– Нет, я не кончила, – хладнокровным тоном ответила она. – Я не почувствовала ничего. Ты ничто для меня.
– Не говори так. – Я же не оттолкнул ее окончательно. Она все еще моя, разве нет?
Я ощутил ее дыхание, когда она подалась вперед. Ее губы были влажными и зовущими.
– Ничто, – повторила она, издеваясь надо мной, и мой член мгновенно стал твердым, как камень. – А теперь отпусти…
Но я припал к ее губам, заглушив поцелуем слабый стон протеста. Она, черт возьми, моя, и точка. Ее запах, ее кожа, все это заполнило мой мир, и я перестал соображать. Голова моя плыла, словно я находился под водой, в невесомости и тишине. Боже, этот ее вкус.