До востребования, Париж

– Мама родилась в семье коммунистов, но была ревностной католичкой. На стене моей комнаты висели Че Гевара, потому что сестра Микела была коммунисткой, Дева Мария, потому что мама бы-ла религиозной, и Донна Саммер, моя любовь на все времена.

Первая кукла, которую полюбил Фабрицио, была Барби 1970-х: «Это кукла-женщина с нереальными пропорциями тела и с нереальной жизнью. Куклы – единственное доступное мне изменение сознания. Я никогда не пил вина, ни разу в жизни не был пьян, не принимал наркотики, но с куклами мир меняется».

Куклы помогают ему работать. Они для Фабрицио как макеты для архитектора. Они готовы часами примерять его вещи. Обувь не существует отдельно от тела, она – продолжение ноги, завершение бедра, опора груди, ответ цвету волос и глаз. «Мои туфли – для того, чтобы женщина чувствовала себя в них радостно и легко, а не для того, чтобы на них изумленно смотрели мужчины, – говорит мне Фабрицио. – Ей должно быть приятно, а не только удобно».

В этот момент я вспомнил гениальную выставку дизайнерской обуви в лондонском музее Victoria

&Albert «Pleasure and Pain» – про то, как в течение ста лет удовольствие хромает в туфельках рядом с болью. Он прав, Фабрицио. Женщины острее чувствуют боль, особенно такие маленькие.

Есть ли еще женщины в этой квартире, кроме наряженных кукол да горничной-филиппинки, хозяйничающей на кухне? Черно-белые актрисы на стенах, красавицы 60-х. Вот стена Брижит Бардо, а вот стена Катрин Денёв, о которой Витти говорит с особенной нежностью, как о старинной знакомой.

– В первый раз я увидел ее в «Дневной красавице» по телевизору. Старшая сестра столько рассказывала мне об этом фильме. Мама взяла ее тогда на Бунюэля – тринадцатилетнюю, все-таки в головах у людей было гораздо больше свободы. Сейчас всякий раз, когда я встречаю Катрин Денёв на показах, мы подолгу с ней разговариваем. Она не просто красива до сих пор, она одна из тех женщин, кто не загубил себя в угоду своей красоте.

Я представляю себе ежедневную жизнь Фабрицио Витти в этой белой квартире со множеством лилипуток. Он работает, он думает о своей новой коллекции, сидя перед выключенным экраном телевизора: так можно увидеть то, что он хочет, а не то, что ему хотят показать. Новое его увлечение – русские куклы. Он покупает у Натальи Лосевой, у сестер Поповых, у Анны Добряковой из Tender Creation

(«мне только что прислали Ольгу, взгляните, у нее идеальная физика женщины»).

В коллекции сплошных Барби я почти не вижу Кенов. В спальне сидит плюшевый медвежонок, единственный среди кукол мальчик. Наверно, в отсутствие хозяина он наводит порядок среди обитательниц кукольного дома, когда они начинают сплетничать и ссорится.

– Сейчас я делаю свою обувь, – говорит Фабрицио, – и начал принимать клиентов здесь. Я вижу, что им это нравится. Иногда им настолько здесь нравится, что приходится говорить: «Как? Неужели уже уходите?»

– Да, Фабрицио, спасибо, пора!

Либерте, эгалите и калите́

#парижскаяплоть

Расхваливая французов, к их liberté, égalité и fraternité я бы прибавил еще и qualité. Свобода, равенство, братство – это прекрасно. Но без качества никуда. Франция живет идеей качества, которое всяко дороже братства.

Казалось бы, мы и сами теперь приучены, что за качество надо платить. Стоп. Вот здесь и находится главное отличие нашего взгляда на вещи от французского. Они-то считают, что платить надо – за качество.

Поясню. Мы считаем, что если у нас есть деньги, то мы можем покупать разные дорогие цацки и ими дивно наслаждаться. Цена здесь – синоним качества. Для нас совершенно очевидно, что есть гребешки с фуа-гра, а есть пирожки с капустой. Гребешки – это Haute Cuisine, a пирожки – это низкий жанр. Гребешки должны стоить много, пирожки должны стоить копейки.

Для моих соседей-французов цена не имеет такого прямого отношения к качеству. Я не хочу сказать, что они не ценят деньги. Еще как ценят. Просто от денег здесь не ждут немедленного волшебства.

Вернемся же к нашему пирожку. Пусть он стоит мало, но стоит потратить время на то, чтобы найти лучший пирожок в Париже и уже на него потратить деньги. Самая простая и дешевая еда здесь тоже различается по качеству. Разница между одухотворенным «артизанальным», художественным пирожком, наилучшим в моем районе, и рядовым, качественным пирожком с магазинной полки (вероятно – страшно даже подумать – испеченным на кухне супермаркета из замороженного полуфабриката) может быть значительнее, чем между пирожком и гребешком в модном московском ресторане.

Первое время я страшно удивлялся тому, как много конкурсов и призовых мест вокруг каких-то удивительно примитивных и буквально малостоящих вещей.