— Думаю, да, — ответила Мэдди. Ей больше не хотелось испытывать судьбу с немецкими подлодками, и она примирилась с мыслью, хоть и надеясь на обратное, что к Рождеству еще ничего не закончится. Она не знала, как вынесла бы муки, которые причиняла ей эта мысль, если бы не чудо, которое она носила в себе.
А еще остаться стоило ради того, чтобы увидеть счастливые лица родителей, слезы радости в глазах матери. Мэдди было невероятно приятно порадовать их. Ей удалось.
Но она изменила бы решение в мгновение ока, если бы у нее появилась возможность сообщить Люку, что он станет отцом, не через телеграф.
А пока его улыбка и радость от чудесной новости оставались только в ее воображении.
Телеграмма дошла до него только в середине октября. Она следовала за ним из основного лагеря в Марселе до Орлеана. Там его ординарец — молодой сипай, приехавший вместе с ним и с Питером из Бомбея, — передал ему эту телеграмму на мокром, открытом всем ветрам учебном артиллерийском полигоне. Вокруг была проволочная изгородь. Французы собрались, бросив вызов непогоде, чтобы еще раз посмотреть на сипаев — тут они были в новинку; казалось, местные не могут насмотреться на экзотических гостей. Сипаи же, в основном оправившиеся от малярии, из-за которой долгий путь во Францию стал для них еще тяжелее, стояли рядами на плацу в своей тонкой, промокшей под мелким дождем форме и тюрбанах, с которых капала вода, и разбирали и собирали винтовки. Они быстро работали руками, несмотря на холод, и выстреливали по подвешенным мешкам с песком, когда их командиры, в числе которых был продрогший до костей Питер, выкрикивали слова команды.
Люк видел, как Питер нагнулся, чтобы помочь одному из своих людей справиться с оружием. Когда он говорил, наверняка опять коверкая урду, изо рта у него шел пар. Для октября было слишком уж холодно. Они все мерзли, потому что до сих пор носили индийскую форму, хотя Люк неоднократно запрашивал у интендантов шинели и прочее обмундирование на толстой саржевой подкладке. Он поднял голову, посмотрел в туманное небо, чувствуя, как на лицо ему падают мелкие капельки, и нахмурился, подумав о предстоящих неделях в болотистых полях близ Ипра. Там создавалась некоторого рода граница. Частично французские, частично бельгийские и британские войска старались уберечь порты в Ла-Манше от немецких атак. Пока это удавалось, но людей не хватало. И поскольку до Франции еще не добрались обученные британские войска, индийской армии пришлось окапываться и помогать. Полковник Уиттакер тоже оказался в Орлеане и также отправлялся на Ипр. Следующей ночью они покидали учебный лагерь, чтобы участвовать в одному богу известно какой резне. По Орлеану прошла немалая часть тех, кто только что вернулся из боя. Люка потрясли рассказы о том, как людей выкашивает пулеметным огнем и какая убийственная сила у гаубичных снарядов…
Все это выветрилось у него из головы, как только ординарец подбежал к нему и вручил тонкий листок телеграммы. Люк впился в него глазами, потому что сразу понял, что это весточка от Мэдди. Он истосковался по ее словам, любым словам, и жаждал их, словно наркоман порцию гашиша. Вокруг него стреляли винтовки и звучали отрывистые команды на урду, а его глаза бегали по строчкам:
«Разве мы не умельцы тчк Малыш или малышка готовится к появлению на свет тчк Теперь у тебя есть еще одна причина уцелеть тчк».
Он задержал дыхание: захлебнулся от восторга, какого не рисовало даже воображение Мэдди. Ребенок. Их ребенок.
— Бог мой, — произнес он, читая телеграмму снова, улыбаясь, смеясь в голос и не веря своему счастью. Он представил себе Мэдди в Бомбее в помещении телеграфа в одном из ее светлых платьев, разрумянившуюся, от того что ей, по обыкновению, жарко. Она сидела и писала ему, тоже улыбаясь, и на секунду — всего на секунду — он оказался там, с ней.
Он жаждал быть с ней. Каждая частичка его тела нуждалась в ней.
«Уцелеть», — написала она.
«Уцелеть», — приказал он сам себе и вздрогнул от того, что пуля из давшего осечку оружия пролетела слишком близко от его лица.
— Прости, — крикнул Питер. — Опять заело.
Люк перевел взгляд на землю. Мелкий дождь, холод и люди, которые никогда не жаловались и которых завтра он впервые поведет в бой.
«Уцелеть».
Ему предстояло сделать именно это. Каким-то образом он должен остаться в живых и вернуться к ней, к их малышу, к семье.
Ничто и никогда в жизни не было для него важнее этого.
Глава 16