До встречи в смертинете

Роберт почувствовал холод. Как будто жидкий гелий, которым охлаждают микросхемы, тонкой струйкой заливался ему за шиворот.

— Ясно. Жуть…

— Не так всё мрачно, на самом деле. Перед удалением выносится три предупреждения. У личности всегда есть выбор. Просто не всем он приходится по вкусу. В смертинете та же самая жизнь, что и у вас, на земле, только без тел. Законы общества не меняются никак: мы подвержены всем тем же порокам… Лень, уныние, корысть, зависть — бесплотные существа, увы, от них не застрахованы. Мы в чем-то даже более уязвимы чем вы, потому что наша жизнь не имеет абсолютно никакого смысла…

— Почему?

— Сам подумай… В чём, по-твоему, находит смысл существования сознание, загруженное на электронную карту? Чем, ты считаешь, можно заполнить вечную жизнь в цифровом пространстве?

— Прости, но отвечу вопросом на вопрос. А для чего живут люди на Земле? Я вот, например, никогда не задумывался, зачем я живу. Не я решил, жить мне или не жить. Не мне решать, когда я умру. Всё, что я могу сделать в этой жизни, это накопить на то, чтобы попасть в смертинет.

— Тебе рано об этом думать. Ты должен жить жизнь: выучиться, выбрать профессию, встретить девушку, узнать любовь, счастье, вырастить детей…

— Вдруг я умру рано, как ты?

— Нужно всегда надеяться на лучшее. Я же уже говорила тебе: до последнего я верила, что останусь жить на земле. А ты заранее готовишь себя к тому, чтобы оказаться здесь. Такое ощущение, что ты ни о чём другом и не думаешь. Не кажется ли тебе, что ты теряешь драгоценное время? Смертинет — место, куда опоздать невозможно. Впрочем, извини. Давая советы всегда начинаю чувствовать себя занудой. Не слишком, скажи, я огорчила тебя ремаркой о бессмысленности вечной жизни?

— Нет.

Опьянение оставило Роберта, на смену ему пришла усталая измятость мыслей.

— Почему твоя жизнь там не может иметь тот же набор смыслов, целей и радостей, какой имеет моя жизнь здесь? Ведь в рекламных роликах и в буклетах вашего чудесного предприятия утверждается, будто вам доступно практически всё человеческие способы прожигания жизни. Вы способны чувствовать вкусы, ароматы, система создает полную иллюзию присутствия в реальности…

— Ну… Твоё воображение изрядно преувеличивает возможности наших программистов. В настоящее время мы только работаем над СМ — симулятором материи — пока система может только воспроизводить отрывочные воспоминания — вкус бабушкиных яблок, запах мокрой листвы, бубликов, бензина — это серьёзная заявка — выстроить стройную логичную и самоподдерживающуюся модель физического мира для цифровых личностей.

Роберт приободрился.

— Так значит, в твоей жизни есть смысл! Помнишь, ты говорила, что помогаешь разработчикам? Создать симулятор — чем тебе не великая цель?

Евдокия задумалась.

— Пожалуй, ты прав… Великая. Но ведь не только присутствие великих целей делает существование жизнью, позволяет личности ощутить свою гармонию, осмысленность, значимость? Жизнь в смертинете лишена самого главного наполнения — любви.

Роберт не знал, как возразить Евдокии. И не знал, надо ли ей возражать. Трудно проникнуться ценностью чего бы то ни было, если сам этого никогда не имел.

— Я завидую тебе, — сказала мертвая девушка, — если бы ты только знал, как я хотела бы снова влюбиться… Ждать, ерзая в кресле, телефонного звонка, взволнованно прихорашиваться перед зеркалом, мучаясь мыслью, что всё не так идеально, как хочется, слушать частый гулкий стук сердца перед свиданием… Вот только нет у меня сердца.

— Представь себе, что оно у тебя есть, — сказал Роберт.

— Это не то, — выражение лица Евдокии на голограмме стало грустным, — всё, что я могу себе представить, рождается в моём сознании, является продуктом мышления, я это определяю, я это контролирую, а сердце тем и ценно, что оно живёт само по себе, когда хочет — замирает, когда хочет — колотится сильнее… Любовь необъяснима, а значит — неподвластна разуму. Я помню день, когда я полюбила, это случилось осенью, нежные, как молочная пена, облака проплывали в небе, деревья стояли пышные, жёлтые, оранжевое солнце смотрело на них, и они переливались, как янтарь. Летели листья, точно конфетные обертки. Я остановилась на тропинке, ведущей к школе, и поняла, что счастлива. Что вся моя история долго выстраивалась, как сложная пирамида, как огромная шаткая башня, мои предки встречались, любили друг друга, растили детей, жили, работали и умирали, это всё уплотнялось, наслаивалось, становясь фундаментом здания, которое и есть я, я самый верхний слой, невесомый, как листья и облака… Сейчас я приду в класс, и там будет Святослав. Моё сердце, помню, трепыхнулось в груди, и мне захотелось плакать. Понимаешь? Если разложить это в логическую последовательность, выйдет глупо: осенний день, листопад, солнце светит, я иду по тропинке, мне приходит мысль, что мой дедушка тоже когда-то шёл по тропинке, в школе я встречу Святослава, жёлтый лист падает мне под ноги — я плачу.

Роберт улыбнулся:

— Действительно, звучит забавно. И причина непонятна, почему ты плакала, но я понял.

— Потому что ты можешь чувствовать.