Добрая память

В самый день свадьбы, уже в сельсовете,Как дали анкету двоим заполнять(Кто да откуда, да возраст), заметя,Что пишет Григорий, невеста – бежать.Жених оглянулся – ее уже нету.Где ж его Соня? Невесту нашел.Стояла она на крыльце сельсоветаИ плакала. Спешно он к ней подошел:«Что, Соня, случилось?!» – «Нельзя расписатьсяНам, Гриша, с тобою – позор!» – «Отчего?» –«Я только узнала… Тебе лет-то… двадцать!Мне двадцать четыре! Ты знал?» – «Ничего!Я до могилы любить тебя буду.Беречь буду. Только пойди за меня». –Долго ее уговаривал, трудно.Она ни в какую, а плачет сама:«Стыдно, мне, Гришенька…» – Тут рассердился:«Пойдешь, коль не хочешь, чтоб я за тебя,Дуру, на Троицын день застрелился!Двоих застрелю: и тебя и себя!Где живешь, знаю». Она испугалась:«Вот отчего при нем белый билет!Он… сумасшедший!» – дрожа, догадалась.И согласилась назад в сельсовет.Их расписали. А Соня робелаМужу в глаза глядеть. Свадьбу своюОна и запомнить за то не умела,Что в мыслях: «Безумцу себя отдаю».Так начиналась семья. ОказалисьНочью одни, лишь тогда поняла:Увидела (стал к ней спиной, раздеваясь) –Шрамами мужа покрыта спина.«Откуда?» – «Рубцы от ожогов, – ответил. –Я в детстве горел. Было мне восемь лет.Играли в снежки мы на улице, дети.Зашел в дом погреться. Родителей нет.Стал к печке открытой, спиною. Топилась.(Заслонку открыл сам.) За дверью мороз!Мне ж было тепло, тут беда и случилась:Искра на тулуп. От нее занялось.Быстро… На счастье, вбежала тут мама,Как я закричал. Не сробела она:Из дома толкнула на снег меня прямо.После тулуп с меня сразу сняла.Полгода лежал я на печке. СпиноюНе мог повернуться». – «И ты оттогоК службе армейской не годен?» – «Пустое!Я и не рвался туда. Ничего?» –«О, счастье! Прости, про тебя разумелаДругое…» – И, страхов смущаясь, женаНа мужа застенчиво, нежно глядела.Первый раз целовал свою Соню тогда.До тех пор не решался… «А зря не венчались, –Подумала Соня. – Зато отец радБыл, современно что мы сочетались.Из Москвы приезжал…» – Мысли шли невпопад.О ночи не думалось. Только венчаньеБрака началом считала онаСама. Оттого, от самой себя втайне,Своему невенчанию рада была.«Пред Богом свободна», – вдруг мысль озарила.О, Гриша славный, но разве емуДевичество позднее Соня хранила?С ним ли мечтала идти к алтарю?Вдруг поняла: до сих пор ждала встречиЕдва ли возможной… А муж целовалЖарко худые, поникшие плечиИ счастлив был телом, что он обладал.

Сердце далёко… Наутро открыласьСвекрови, что старше Григория. «Я,Думаешь, дура? Узнать поленилась? –Невозмутимо ответила та. –Ну, не робей!» Сони стыд пожалелаМатрена – не стала уж простынь глядеть.На ком нет греха, и так видеть умела,А Соня застенчива. Зря ей терпеть.У Груши была мать на Пасху. Ей дочкаНе пожалела свекровь похвалитьСлов, и про то, что постель с первой ночиНе проверялась, пришлось с губ сронить.Матрена сама первым делом спросилаПро это. Решила: уж если ееДочери сватья не осрамила,То Соню тревожить тем паче грешно.Соня Матрене шепнула однажды:«Где же ружье ваше?» – В доме онаХодила со свадьбы с опаскою тяжкой. –«Какое ружье?!» – Пояснила тогда. –«Ах, молодец Гриша! Сонечка, нетуРужья-то у нас! – Рассмеялась в лицо. –Я у себя не терплю гадость эту!Оружие – это удел подлецов.Или солдат – те приказ исполняют.Охоту не жалую – жалко зверья:Кто не растил, те пущай не стреляют!Мой Гриша догадливый! Любит тебя.Он и стрелять не стрелял вовсе сроду!»Соня лишь ахнула. Нет, не пойметСтранную, жгучую эту породу!А догадалась: дитя уже ждет.Каким оно будет? Григорий гордилсяОтцовством своим, хоть ребенок пока,Уже долгожданный, еще не родился.Антону же братова радость горька.С женой Лизаветой бездетными жилиСедьмой они год. По знахаркам, местамЦелебным и к батюшке в церковь ходили.И всё ничего! До женитьбы гулял,Жених почитался в округе завидный.Ему ль не гулять? Парень ласковый был,Не бедный, не глупый, наружностью видный,Ни с кем не лукавил, но многих любил.Потом на войну попал. Бой представлялсяЕму приключеньем, а в землю лицомУпал, кровь теряя, вот тут испугался.Неужто мутит перед жизни концом?Неужто помрет? Но ведь жил для чего-то!Насилу тогда отходили его,Ногу спасли, и с тех пор он заботуОтцом стать завел. Взял жену для того.Честную девушку – с ним не водилась,Красивую – можно ее полюбить,Да только… детей до сих пор не случилось.Матрена сноху была склонна винить.Не хворая ли? Оттого ЛизаветуОна невзлюбила. Та гордой была –Простить не могла подозрение это:Не гнула ли спину в семье дотемна!А тут еще Соню свекровь отличала:Видя природную хрупкость ее,Жалея, полегче работу давала.Антона жена указала на то.Матрена ответила: «Лжешь!» Осердилась,А как про ребенка узнать довелось,Так Лизавете о том и открылась:«Соня брюхата. Какой с нее спрос?

Работай, молчи. Пусть хоть кто-то рожает!»Двойной был удар Лизавете. АнтонЗнал, как ночами та горько рыдает,И холоден с братом, увы, стал с тех пор.Ссорились снохи. В дому в это времяТолько одна жила мирно душа,Какую обид не затронуло бремя, –Маша взрослела себе, не спеша.Младшая дочка Архиповых – МашаСамою слабой считалось в семье.Куда ей здоровьем и силой до старших!Хилая девка – обуза в селе.Последнее дитятко. Мать обвинялаСебя втайне: позднюю дочку своюРопотом небу в живых удержала,А та ведь крещеная – быть ей в раю.Ну, еще будет! Родные жалелиМашеньку: девочкой доброй была,Бед от нее никогда не имели,Разве в хозяйстве не много могла.Ну, и Бог с нею! Отец-мать возилиВ детстве к врачу ее: определилТот сердца порок, оттого и щадили.Особенно Гриша сестренку любил.Брат никому не давал ту в обиду!К пятнадцати летам она подрослаИ стала, однако, красавицей с виду,Но замуж нельзя ей: дитя б понеслаДа померла б с дитём в родах – об этомРодителям врач, упреждая, сказал.Маша не знала. И сердца секретомОдин паренек из округи уж стал.Миша Круглов. Он не шибко был видный,Но ей приглянулся. В чужом жил селе,Здесь у родных бывал. Сладки и стыдныИх взгляды украдкой. Открыться семье?Нет, никогда! А вот Соне открылась:Что-то родное в ней вдруг понялаСразу, как только у них появилась!Маша той тоже понятна была.Одна из Архиповых не выявлялаНрав непростой их: со всеми в ладу,Ни в радость, ни в споры ее не бросало…Октябрь нежданно принес в дом беду.Петр привез весть, что Груша рожает.«До срока?! А кто сейчас с дочкой моей?!» –Матрена воскликнула. – «Мать помогает.Жена вас просила…» – «Поедем скорей!»Ребенок родился. Был крошечный, хилыйИ прожил неделю. Крестили его,В сельсовете бумагу взяв, имя чтоб было(Иваном по святцам назвали того).Дитя схоронили; с тоски онемелаЮная мать: была сердцем полнаЛютого горя, мучения, гнева,А волю им дать первый раз не могла.Она ничего никогда не таила:Слезы так слезы, любовь так любовь,Радость такая, что всем видно было.Нынче ж молчала, аж близ стыла кровь.Страшно молчала. И муж молчал тоже.Он никому никогда не сказал,Как, сам себе не признавшись, быть может,Именно сына в судьбу свою ждал.Что ж, не сбылось. По привычке лишь жили,А так… не дышать бы обоим – добро.Архиповы дочь в декабре навестили,И мать, всё поняв, отругала ее:

«Что как тень ходишь? Одной тебе худо?Силой ли выдана? Вспомни Петра!Мать она мать, а отцу тоже трудно!Чтобы сегодня ж с ним ночью была!»Вспыхнула Груша: «Да как же я, мама…Он на меня не глядит. Чем проймешь?» –«Как до поры миловаться с ним, знала!Ученая. Будь, а то в петле найдешь!»Дочь заревела. Нарочно сгустилаКраски Матрена: уж ей ли не знать,Сколь ее Грушенька мужа любила.Кто дочку спасет, так один только зять!И… оправдались надежды. ВесноюГруша ребенка опять понесла.За год с Петром она стала иною –Первые муки от жизни снесла.Боль навсегда в уголках затаиласьГлаз ее синих. Кто взглянет, поймет:Ей пережить уже горе случилось.А сколько еще впереди ее ждет?Немерено! Мужа она называлаС тех пор часто Петечкой. Петр был радВтайне, хотя обращенье смущало.Смеялся: «Так разве мужьям говорят?» –«Хочу, говорю», – отвечала на это.Петр не спорил. Очнулись ониОба, как будто и впрямь с того света,А надо-то было им только любви.Соня весной родила. ВасилисойДочку назвали – отец так решил.Помня былое, не спорила с ГришейСоня ни в чем – женихом научил.Имя не нравилось ей. Ну и что же?Стерпит. Привыкнет. Их дочка былаДевочкой славной: здоровой, пригожей.Мать глаз не сводила с нее, берегла.А Лизавета ревела. С АнтономУ них нелады пошли. С братом АнтонТеперь помирился и, в зависти чернойПризнавшись ему, был тот час же прощен.Племяннице рад – только дай ему волю,Он на нее бы часами глядел.Жена же Антона кляла свою долю:В доме хоть кто бы ее пожалел!Никто не жалеет! «Ну, девка родилась! –Как-то Матрене сказала она. –Надо чтоб Соня теперь не ленилась –Вашего сына такая ж жена!А посудите: она-то играетС дочкой, а кто до сих пор за нееМоет весь дом, со стола убирает,Спину гнет?! Вспомните слово свое!Не вы ли во лжи меня, мать, обвиняли,Когда я подметила: снохам своимВы в сердце место неравное дали!Зовите ее! Пусть поможет родным!Пусть хоть что сделает!» – «Ладно!» – МатренаТут уж не спорила; в общем, права,Если подумать, жена-то Антона.Соню сурово к себе позвала.Та не послушать свекровь не посмела.Дочку на Машу оставила: ейНе до ребенка: в окошко глядела.Две весны сразу сошлися на ней.Жизни весна и весна за порогом.Но молча кивнула – посмотрит. ДитяДать Маше в руки б – очнулась б немного,Но мать на кровать положила. Ушла.

Маша на девочку и не взглянула –Куда она денется? Сердце в грудиПамятью сладкой тихонько кольнуло:Миша ей вспомнился. Что впереди?Уже целовал ее. Тайно встречалисьОни за селом. Как была влюблена!В памяти мысли недолго держались,Коль не о нем. Что безумна, жила.Ноги по дому ее не носили,А на свиданья летела легко!Ни разу Архиповы дочь не спросили,Где та бывает, хоть шла далеко.Слишком привыкли: дурного от МашиЖдать не приходится. Вырвал лишь крикЕе из мечтаний – младенческий, страшный,Соня близ дочки была тот же миг.Маша еще подойти не успела,Не осознала, не поняла.«Что ж за дитём ты так худо глядела?!Даже присесть близ нее не могла!Что теперь будет! Ах!..» Маша молчала.Соня кричавшую дочку свою(С высокой кровати грудная упала)Утешить никак не могла, на беду.Ночью и днем крик стоял теперь в доме,Только во сне забывалась она,И то ненадолго, – должно быть, от болиДаже нормально уснуть не могла.Горб стал расти. Кроме Маши, винилиВсе в доме друг друга. (С кого той спросить?Виновницу знала печальной сей были.)Матери Гриша не мог дочь простить.«Зачем позвала от ребенка?!» – «Ах, Гриша!В чем я виновата?! Не думала я…Видно, судьба, уж как вышло, так вышло.Будет еще у вас с Соней дитя.Пусть эта живет, сколько Бог ей отмерит.Машенька дура, да вслух не вини.Она же помрет с горя!» – «Нет, вы не звери!Вы хуже зверей! Будьте прокляты вы!Все – подлецы!» – Одну Соню невиннойОн почитал. Самого-то в домуНе было в час роковой. ОчевиднойРоль была близких беспечных ему.Маша, та сразу пред ним повинилась.«Гриша, прости!» – закричала она,Как в дом вошел, и в горячке свалилась.Встала – на брата глядеть не могла.Матрена за дочку душой убивалась:Ей жить, молодая. Пред всею семьейОна, чтобы тяжесть снять с Маши, призналась:За внучку вина-то на ней на одной.Она здесь хозяйка, она отвечаетЗа всё в доме. Гриша послушал, сказал,Что с Машей обеих их он не прощает.И вещи жене собирать наказал.Поедут в Москву. Может, вылечат дочку.Матрена бежала за ним до ворот,Но коль что решил он, на этом и точка.Решил увезти семью, так увезет.Они у Авдотьи с дитём ночевали.Утром уехали. Адрес далаМатвея (в разлуке уже тосковалиСо встречами редкими года как два.Что делать? Семью кормить надо.) РаботалВ столице[15] Матвей на купца одногоБывшего: времени тот поворотомБыл разорен, но вновь нажил свое.