Добрая память

Осенью Ольга опять заглянула.Робко. Несмело. Слова передатьЕй Соня сочувствия не преминулаИ денег, как прежде, хотела той дать.«Нет, что ты, Сонечка! Я на работуУстроилась. Веришь ли? В школу глухих.Учителем. Я не доставлю заботыНахлебницей быть никому из своих.И так все рискуете. Как это, Соня,Всё удивительно: если б мне знать,Каких замечательных Бог в нашем домеЛюдей собрал! Право, таких не сыскать!Все верные, чистые. Все совершенноИскренне сразу спешат мне помочь,Как слышат про горе. Чекисты ж не дремлют:Сестру мужа взяли не так давно в ночь.Уже расстреляли… Я только узнала.Есть от кого. Тут мой муж ни при чём –Не по его она делу попала», –Ольга вздохнула о горе своем.Вздрогнула Соня. – «Да сколько ей было?!» –«За шестьдесят. Только не говори,Что приговором тебя удивила.Убивать стариков мастера в наши дни!Большого геройства не надо! Ах, Соня, –Заплакала Ольга, – не слушай моюБоль, слушай лучше сейчас про другое.Я думала, мужней родни не люблю.Добра я от них никогда не видала.О вдовстве узнала, тогда лишь пошлаК ним по своей воле – как бы молчала?Кто ближе всех жил, к тем скорее дошла.Александра Петровна дверь отворила –Сестра его. Я ей с порога: «Убит».Она в кухне чаем меня напоила:«Пей, Оля. Горячий». О брате молчит.Потом уже обе мы с ней разрыдались.«Брат, – говорит, – тебя очень любил».O давнем грехе я заплакала, каясь.Она мне: «Георгий тебе позабыл».Всей семьей знали! Прощались родными.В первых днях осени… в полночь… вошли.Мужу золовки моей предъявили,Что он верит в Бога! Вот вины пошли!Александра Петровна: «Я тоже верю.Обоих берите». Был муж у нееБогатый купец из семьи староверов.Она – нашей церкви. Злодеям – одно:За всякую веру лишить жизни рады!У мужа золовки родня-то живетВ Париже давно. Пишет там мемуары.Уехали сразу – в семнадцатый год.Его в письмах звали с Россией расстаться.«Я не поеду», – сказала женаДавно еще. Вынужден был с ней остаться.Большая любовь у них, Соня, была…

Их дочка пришла ко мне, всё рассказала.Она арест видела. Я для нее,Не для себя, про расстрел их узнала.Не знать, Соня, – пуще всего тяжело».Соня вздохнула. Потом догадалась: –«Ольга Ивановна, я б никогдаС чекистом, что мужа предал, не общалась!» –«Верю. Ты в принципах очень тверда.А я сама грешница…» – «Можно ль сравненье!» –«Соня, он мужа не предавал.Он не помог лишь, себе во спасенье! –Ольги лица был печален овал.Медленно, будто урок объясняла,Она говорила: – Жена у него,Две дочки… За что бы винить его стала?» –«Ему ведь… не нужно от вас ничего?» –«Нет, Сонечка, – Ольга в ответ рассмеялась. –Сколько мне лет! А жена молода…Дал мне свой адрес. Семья оказаласьЕго очень милой». – «Чекиста семья?!» –«Дома он муж и отец, успокойся.Он просто памятлив. Мне говорил,Что может помочь по любому вопросу,Но если уж кто-то в тюрьму угодил –Вызволять не рискует. Узнать ж – всегда можноО дальнейшей судьбе. По Москве. Ох, понятьБез личного опыта невозможно,Что значит безвестно родных потерять!Это такая боль! Помню, ходилаСловно в тумане, почти не спала…В уме лишь одно только: жив иль могила?Тут горькое знанье за радость сперва». –«А разве иначе никак не узнаютОб арестованных, люди, родных,Чем если знакомства у них вдруг бывают?» –«Узнать очень, Сонечка, трудно о них:Обычно боятся в родстве признаваться,Да и не всякий тотчас же смекнет,Куда за известьем ему обращаться.И правду ли скажут – вовек не поймет. –Слезы утёрла. – Скажи свои вести». –«Я жду ребенка, – спешила сказатьСоня второй после мужа известье. –Гриша велит только сына рожать.Кормит меня на убой. Он счастливый!» –«А ты?» – Соня молча взглянула в глазаПодруге. Ответа ждала терпеливоОльга; в словах торопить тут нельзя. –«Ольга Ивановна, даже не знаю.Неблагодарна я, верно, судьбе.Сами судите: сыта, не хвораю,Муж мой внимателен, нежен ко мне.Он добрый, он честный. Мы с ним не без крова.У нас растет Тоня – чудесная дочь.Под сердцем ношу я ребенка другогоИ верю, что Бог должен с сыном помочь.

Но я… Я несчастна… Мне стыдно пред вами.Вы пережили такое… а яВас буду напрасно тревожить словами,В которых тоска без причины моя». –«Сонечка, в жизни всему есть причина.Скажи всё». – «А если не будет любитьГриша ребенка? Он так хочет сына!Вдруг будет дочь? Как же ей потом жить?» –«Полюбит. Успеет». – «Теперь без работыОсталась: муж просто заставил уйти,Сказав, что мне с пузом довольно заботы.Я поперек не посмела пойти –Уволилась». – «Это естественно, Соня,Что Гриша, узнав состоянье твое,Тебя бережет». – «Если завтра уволят,Посадят, убьют, покалечат его?!А живота-то еще и не видно –Срок маленький! Я бы работать могла.Потом бы в декрет ушла. Очень мне стыдноТого, что боюсь не за мужа ведь я!Сердцем-то мне всё равно, что с ним станет.Я, Ольга Ивановна, только о томИ думаю, как нас без хлеба оставитСмерть его». – «Полно тебе о дурном!Сонечка!» – Ольга Ивановна селаБлиже. Вздохнула тут Соня: – «НазвалГриша уж сына… Иначе б хотела,Да имя мне выбрать ни разу не дал». –«Отчего так?» – «Бог ведает. Очень упрямый.Спорить бессмысленно. Всё он одинРешает всегда. Я бы в спорах устала». –«А ты бери лаской. Мой – ласку любил…»Вновь Соня вздохнула: «Я так не умеюКак вы, должно быть». – «Ты ведь тоже жена.Что без любви выходила, не верю,Хотя не спросила тебя никогда». –«Почему нет?» – «Человек очень тонкийТы, Сонечка, – вряд ли смогла бы». – «ЛюбитьГришу хотела, идя, да вот толькоОбман над собой мне пришлось сотворить…Я, Ольга Ивановна, прежде любилаДругого…» – Историю первой любвиПодруге поведала, как оно было. –«Всё это давнишнее. Мужа люби». –«О, Гриша хороший, но я вспоминаюСвоего офицера. А вдруг он живой?Я ведь наверное смерти не знаю!Что было б, венчайся он тайно со мной?Я никогда не добуду ответа!» –«Вдруг бы счастливей, любимей была?Сонечка, что ты! Мираж ведь всё это!Раз ты не с ним, значит, вам не судьба.Я помню себя: тоже так рассуждалаВ юности: муж ведь носил на руках!А я героиней романа мечталаПобыть… О, роман удался бы! Жизнь – страх.

Беды не накликай. У всех недостаткиЕсть». – «Когда любишь, то их забыватьВ покорности чувству, пожалуй, и сладко,А как нет любви, где терпения взять?Я крест свой несу. Гриша – муж перед Богом.Пусть даже невенчанный. Детям отец.И он… коммунист». – «Ну, а что в том такого?Разве един коммунист и подлец?Многие очень теперь коммунисты.Из благородных есть даже – тем житьОчень уж хочется. Все, что ль, чекисты?И те не все сволочь! Я вправе судить». –«Спасибо вам… – Соня смущенно призналась,Переведя дух: – ИзнемоглаЯ, Ольга Ивановна, – мужа касалась,А на уме… что сказали тогда». –«Соня, я мужа убийц проклинаю.Причем здесь Григорий? Я даже о том,Были ль те в партии, твердо не знаю…» –«Убийцы… лишь те, от чьих рук умер он?А что в деревнях? Что в церквях? Власть безбожна!» –«А школы бесплатные? Людям жилье?Медицина? Во всем видеть зло невозможно!Мне, Соня, – честь в школе мое.Большие подвижники все педагоги!И что из того, если пользу творятС мыслью о партии, а не о Боге?Плоды их трудов за себя говорят.Есть и как я – те, что личным примеромПостигли беду… Соня, знаешь: глухих,Как и всех прочих, берут в пионеры!» –«Пользы я в этом не вижу для них…Какая вы …славная! Как говорите! –Воскликнула Соня чуть-чуть погодя. –Простите меня, умоляю, простите!» –«Мой муж ценил Гришу. Уж верно не зря.Знаешь, как совесть о мертвом-то мучит?Я скверной женой была. Пусть мой примерТебя беречь счастье скорее научит.Четвертого носишь – в уме ж офицер.Дала бы я дорого, чтоб погляделаТы, Сонечка, если он жив, на него.Небось, пулей к Грише б домой полетела!Вы – посторонние люди давно». –«А я вчера шла… мне в толпе показался». –«Господи, Соня! Что делать с тобой?Родишь – поумнеешь. И кто б догадался,Что бредишь за тридцать такой ерундой!Ты мне не верила? Раньше б сказала!Давно б вразумила тебя!» – Соня вдругНевольно всем телом своим задрожала.В лице у нее отразился испуг: –«Вам я не верю?! Подумать такое!Я… не привыкла души открывать.Клянусь, что ни в радости ближе, ни в гореНа всем белом свете мне вас не сыскать!» –

Заплакала Соня. Не относилаОльга рыданья ее на себя. –«Поплачь, легче будет, – она говорила. –Люби мужа так, будто завтра вдова.Вдовой тяжко жить. Очень мне одиноко.Днем – еще ладно, а ночью ложусь,И память о муже терзает жестоко.Ужели не свижусь, не прикоснусь?Если б он жив был! За ним бы ходилаПусть даже калекой. Сережи женаВопросом недавно меня поразила:«Уже с моим мужем, небось, побыла?»Ревнует! Мне легче в петле удавиться!Это ж мой брат! Он на кухню идет,Когда я ложусь, потом тоже ложится.Один на диване. Свой взгляд бережет.А я бы нисколько его не стеснялась.Встает всегда первым. К жене ходит он,Жив, здоров – счастье! О чем заругалась?Сейчас развестись с ним робею – потом».В зеркало Ольга почти не глядела.Зачем теперь? Вдовья ее головаС последней их встречи весьма поседела,А всё же приметна осталась она.Одета была давно просто и бедно,Но пламень осенней ее красоты,Подернутый пеплом страдания, тлел в ней,Делая глубже и мягче черты.«Соня, прошу я, будь с Гришей нежнее.Кто знает судьбу?» Пришел Гриша домой,Когда Соня дверь за кумою своеюДавно затворила. Уставший, худой.(Уже на механика он отучился.Работал в две смены. Механик-шоферРаботник был нужный и очень ценился.)Жены встретил нежный и ласковый взор.Давно бы так! Соню любил он безумно.Хотела учиться – не отпустил:Читать-писать может, чего еще? УмнойИ так через меру жену находил.Пошла на работу, Григорий боялся,Что кто ей понравится вдруг. Детский садМестом работы опасным казался:Бывает, отцы туда ходят, глядят.Да и директор ведь тоже мужчина…Ее б и на улицу не отпускал,Когда б было можно. «Кума заходила…Хороший мой, Гришенька! Как ты устал!» –Сама подошла к нему, поцеловала.Гриша растаял – подобное с нейЗа годы их жизни нечасто бывало.Привык он прощать уже сдержанность ей,Невольную холодность. В мужа объятьяхБыла не без радости, как он судил,Но посторонний скорей наблюдатель…В ту ночь удивлен и растроган вдруг был.