Добро пожаловать в город!

— Я все расскажу твоей матери! — кричал в полном отчаянии Чарли. — Ты гуляешь с методистом1! Где это видано?! С протестантом!

У Кэтрин от ярости расширились глаза, щеки покраснели от хлынувшей в лицо крови, рот плотно сжался.

— Ну-ка, убирайся отсюда! С тобой у меня все кончено! Я больше не буду разговаривать с тобой! И прошу тебя — нечего меня повсюду преследовать!

— Я хожу там, где мне вздумается, черт подери!

— Я слышала, что ты сказал. То мерзкое слово, которое ты употребил.

— А я буду ходить за тобой повсюду, где только захочу, черт бы тебя побрал! — заорал обиженный Чарли еще громче. — Мы живем в свободной стране!

— Не стану больше с тобой разговаривать до конца жизни! — старалась перекричать его Кэтрин; голос ее звенел, дребезжащим эхом отражаясь от почтовых ящиков и медных дверных ручек. — Ты меня утомляешь! Ты мне абсолютно неинтересен. Глупец! Ты мне не нравишься! Самый большой идиот на свете! Ступай домой!

— Вот увидишь, я сломаю ему шею! — кричал Чарли. Глаза его помутнели от гнева. — Сломаю вот этими руками! — Кулаки метались перед лицом Кэтрин. — Я ему покажу! Тоже мне, — скрипач! Вот разберусь с ним, так у тебя отпадет охота с ним встречаться! Ты его целуешь?!

— Да, целую! — И в голосе Кэтрин зазвучали триумфальные нотки. — Целую, целую постоянно, неустанно! И он-то умеет целоваться! И не разводит слюни перед девчонкой, как ты!

— Пожалуйста! — опять заныл Чарли. — Пожалуйста!.. — И, шаря в потемках руками, двинулся к Кэтрин.

Она холодно отвела его руки и, собрав все силы, всем своим крепким, пухленьким телом, весом в восемьдесят пять фунтов, бросилась на него и с размаху ударила по лицу. Затем повернулась и взлетела вверх по лестнице.

— Я убью его! — завопил Чарли в лестничный «колодец». — Убью этого скрипача голыми руками!

В ответ лишь хлопнула закрывшаяся дверь…

— Будьте любезны, — обратился Чарли к привратнику Джонсону, — передайте мистеру Гарольду Перселлу, что один приятель ждет его внизу. Ему будет приятно меня увидеть. Если, конечно, вас не затруднит.

Джонсон поехал вверх на лифте, а Чарли тем временем с мрачным удовлетворением оглядывал лица окружавших его восьмерых друзей, которых он привел с собой, чтобы те засвидетельствовали: месть осуществлена в соответствии с установленными правилами.

Гарольд вышел из лифта и приблизился к группе ребят, стоявших в коридоре; с любопытством оглядел их близорукими глазами. Они тоже на него смотрели: этакий чистенький, прилизанный очкарик, с длинными белыми пальцами.

— Привет! — Чарли отделился от группы, встал к нему вплотную. — Хотелось бы поговорить с тобой с глазу на глаз.

Гарольд все еще разглядывал окружившие его бессловесные фигуры, — в глазах нет и следа жалости, лишь жажда мести. Тяжело вздохнул, понимая, что ему грозит.

— Хорошо. — Открыл входную дверь и удерживал ее, покуда все мальчишки, один за другим, не оказались на улице.

До пустыря в следующем квартале все шли молча, эту тишину нарушали лишь нарочито тяжелые шаги секундантов Чарли Линча.

— Снимай очки! — приказал Чарли, когда они наконец достигли центра заброшенной площадки.

Гарольд снял, неуверенно оглядываясь, куда бы их положить.

— Давай подержу, — вежливо предложил Сэм Розенберг, главный подручный Чарли.

— Спасибо, — поблагодарил Гарольд, передавая ему на хранение очки; повернулся лицом к Чарли, редко, слепо моргая; встал в боксерскую стойку. — Ну что ж, давай!

Чарли глубоко дышал. Вот он, его враг, перед ним, — постоянно моргающий, подслеповатый, с тонкими руками музыканта, бледный… Весит, пожалуй, футов на двадцать меньше его.

Чарли почувствовал, как закипает в жилах кровь, как она его возбуждает… Тоже занял удобную боксерскую стойку и, сделав выпад, нанес противнику удар правой прямо в глаз.

Бой длился недолго, хотя дольше, чем Чарли ожидал. Гарольд продолжал боксировать, каждый раз натыкаясь на смертоносный заградительный огонь крепко сжатых кулаков Чарли — мощных, умеющих наносить самые чувствительные, самые жестокие удары.

Все лицо Гарольда было в крови, один глаз заплыл, разорванная рубашка пропиталась кровью, и она каплями стекала ему на штаны. Чарли твердо стоял на ногах, — даже и не думал увертываться от слабых ударов Гарольда или отражать их. Чувствовал, как его костяшки сдирают кожу на лице соперника, как они соприкасаются с его костями, с глазом, как его заливает кровь… Почти входил в раж от удовольствия, когда Гарольд, покачиваясь, обессиленный, падал на него всем телом, и обрушивал новый шквал ударов своих жестоких, безжалостных кулаков. Казалось, не только он сам, но и костяшки пальцев, и сухожилия сжатых кулаков, и даже ритмично работающие плечи получают удовольствие от беспощадной расправы.