Добро суровым быть должно! (интервью)

Человек пишет для чего? Чтобы поделиться своими мыслями и опытом и отдать частичку своей души? Или это способ существования? Или способ самоутверждения? Или что-то еще?

Если человек этот родом из самой садомазохической страны в мире, а к этой патологии Россия была предрасположена и до того, как ее в особо извращенной форме изнасиловал Сталин, то человек с детства знает про обязательства, которые берет на себя в качестве жертвы по отношению к любимому палачу. Независимо от того, кто выступает в этой последней роли, милая мама или горячо любимая Родина-Мать, главное обязательство - молчать.

А я не мог. Не столько в толстовском смысле возвышения голоса против зла, сколько в самом элементарном. При этом не мастер устной речи. Наследие финских молчунов, усугубленное отвращением к фикциям, которые в советские времена даже на устных экзаменах еле из себя выдавливал. Кроме того, что в отрочестве за спонтанное слово я чудом остался жив под милицейскими сапогами. Помню, в тринадцать лет на Рижском взморье один сосед по даче по-дружески упрекал меня за то, что не делюсь с ребятами: "Все ребята говорят про всё, а ты молчишь". С этими "ребятами" я предпочел письменный контакт, чему всецело обязан тоталитаризму.

В советские времена писательство, особенно признанное и удостоверенное властью, было способом легального экскапизма - даже не лишенного известных привилегий. Но и от этой формы экскапизма я сбежал. Писать на Западе никаких привилегий не давало. Чистый альтруизм, если не мазохизм. Если ты здесь не Солженицын, не Бродский, то в процессе отдачи-получения баланс обычно не в твою пользу. Тогда зачем? Лев Николаевич, например, на эту тему и под старость ничего не смог придумать, кроме того, что продолжать принуждает некий художественный инстинкт. Если так, то он, конечно, связан с инстиктом выживания. Литература - это форма и способ самосознания, познания себя и мира. Поэтому она есть благо для всех вовлеченных в процесс - и для потребителей, и для производителя. Эстетическое, информационное. А главное - терапевтическое.

Леонид Филатов как-то высказал такую мысль: в последнее время писать становится все труднее и труднее, так как всё уже написано и придумать что-либо новое чрезвычайно трудно. Вы согласны?

Теория информационного взрыва к литературе, по-моему, не приложима. Да. Книг всё больше и больше. При этом всё меньше любимых писателей. Я последовательный персоналист, и в литературе личность автора меня интересует больше, чем те или иные новации. Меня не угнетает существование более изобретательных людей. То, что в этом мире есть Тим Роббинс или там Стивен Кинг - не повод для графоспазма. Как это "всЁ уже написано"? если я точно знаю, что мной написано не то, что не всё, а крайне мало.

Как вы относитесь к появлению Ваших книг в интернете? И вообще, само явление - литература в сети - это хорошо или плохо?

Я не из тех авторов, которые всегда в продаже, и в том же интернете обнаруживал, что есть в России люди, которые ищут мои книжки. Спрос должен быть утолен, и тут у интернета конкурента нет. Благодаря сети, я сам нахожу тексты, к которым иначе не получил бы доступа.

Почему Вы эмигрировали?

Просто вывернул наизнанку "внутреннюю эмиграцию". Конечно, Франция родиной мне не стала, тем более Германия, не говоря про Чехию, но в целом на чужбине я чувствую себя куда меньше эмигрантом, чем когда-то был в Союзе. Традиционный эмигрантский комплекс я пережил именно там, и очень рано - когда из Питера перевезли в БССР, где суждено было десять лет прожить в разлуке с родиной. Полонез Огинского тогда автоматически вызывал у меня слезы. После такого опыта уже не страшно было сменить Москву на Париж.

Вы не были на родине 25 лет. Почему? Знакомо ли Вам чувство ностальгии?