Доброй ночи, любовь моя

– Нам ведь надо не просто ее оградить, но и вылечить. А дома мы ее не вылечим. Ты не можешь. Я не могу. Ее нужно поместить в клинику.

Она слышала шаги отца, слышала, как хлопнула дверь, – так что все в доме задрожало.

Отец согласился пригласить психиатра, чтобы тот ее обследовал. О происшедшем он говорил как о несчастном случае.

– Ты должна жить дальше, – уговаривал он. – Ты молодая, у тебя вся жизнь впереди.

Он не понимал, что для нее жизнь осталась позади.

* * *

Ее таскали по специалистам, отец приглашал самых лучших. Разговоры, разговоры, разговоры. Он стал брать ее с собой в поездки, показал ей свою фабрику. Цифры, расчеты, но в голове ничего не хотело задерживаться. Он принес домой электрическую пишущую машинку, Флора закрыла клавиатуру козырьком, чтобы она не видела клавиш.

Когда Флора с сестрой уехали на Мадейру, отец взял ее к себе в спальню.

– Спи здесь, чтобы я видел тебя, когда засыпаю и просыпаюсь. Если я и понаделал ошибок, то не специально, я хотел для тебя самого лучшего, ты – все, что у меня осталось, Жюстина, из того, о чем я когда-то мечтал, что имел, ты – единственное, что у меня есть.

– А как же Флора? – прошептала она.

– Флора? Да, конечно. Флора тоже.

Она лежала во Флориной постели, на Флориной подушке. Смотрела на отца новыми глазами. Молодость его уже давно минула. Волосы у него были больше не каштановые, а клочковатые, темные, брови торчали кустами. Он сидел на стуле возле туалетного столика Флоры. Смотрел в зеркало.

– Чего бы тебе хотелось, Жюстина? – спросил он, плечи его были напряжены.

У нее не было ответа на этот вопрос.

Он перегнулся через столик:

– Этот мужчина... который... подошел к тебе так близко? Ты можешь не рассказывать, кто это. Но... он был для тебя важен?

* * *

Она выскочила из комнаты в длинной ночной рубашке.

Встала за дверью и молчала.

Отцу пришлось ее выманивать, уговаривать. Он протянул ей почтовый рожок, словно тот должен помочь, словно она маленькая девочка, которую можно утешить игрушкой.

Раструб рожка, его песнь.

Она обернулась, посмотрела отцу в глаза, в которых застыла боль. Она хотела бы прижаться к нему и исчезнуть. Она – его единственная дочь, его печаль.

* * *

Со временем она успокоилась. Флора обладала терпением. Ее сестры, приходившие с визитом, всякий раз повторяли, что она бесконечно терпелива.

– Ты о ней так заботишься, не хуже, чем в больнице для душевнобольных, – сказала Виола, от которой пахло духами и цветами. – Она, наверное, с тобой чувствует себя в безопасности. И он тоже.

– Она с таким же успехом может здесь жить, зачем больница, от Жюстины так мало беспокойства. И Свену лучше, когда он знает, что она дома. Его девочка.

Последнюю фразу Флора произнесла несколько презрительным тоном.

Виола скрестила обтянутые нейлоном ноги и поманила Жюстину:

– Что, если я тебя с собой в город возьму, Жюстина? Купим тебе платье.

– Да мы ее заваливаем новыми вещами. Конечно, я не стану тебе мешать, только все это напрасные старания. Она ничего нового не наденет. Поносит один день и снимает. Все это неудобное и искусственное, как она говорит. Впрочем, какая разница, она все равно вечно дома сидит.

– Нельзя сдаваться, Флора. Одежда способна изменить человека. Может, она снова сделает ее нормальной.

– Нормальной! Эта девочка никогда не была нормальной. – Флора понизила голос: – Тут дело в генетике, в наследственности со стороны матери. Та была тоже, как бы это сказать, немного ку-ку. Я сейчас пытаюсь обучить Жюстину основам хозяйства, как за домом приглядывать. Такое всегда пригодится. Когда-нибудь мы со Свеном состаримся, тогда ей придется заботиться о нас, за домом смотреть. И я надеюсь, что она научится ценить себя, это же главное в жизни.

Сестры никогда не понимали, почему Флора никого не наймет следить за домом и садом. За такого богатого замуж вышла, а дом тянет в одиночку.

– Ты могла бы сидеть как герцогиня, а тебя бы обслуживали. А ценить себя ты можешь очень высоко, ты же жена знаменитого Свена Дальвика, одно это чего стоит.

У Флоры были собственные, несколько странные аргументы.

– Я не хочу в своем доме посторонних. Это моя территория.

* * *

Но это была и территория Жюстины. Исподволь она вступала в свои права на нее, о чем Флора и не догадывалась. Облачившись в старый комбинезон отца, Жюстина скоблила стены и полы в доме. Весной и осенью, год за годом.

И в воде была ее кровь, из пореза на руке.

Глава 2

В тот день, когда умер отец, она убирала чердак. Обычно Жюстина начинала сверху, а потом постепенно спускалась. Она стояла на коленях и скоблила лестницу, половицы впивались в колени, боль доставляла ей удовольствие. Влажное дерево, свежий запах сосны.

Внезапно откуда-то налетел порыв холода. Послышался крик Флоры.

Отец упал на крыльце. Ботинок валялся в стороне. Она опустилась на корточки и сняла с него второй. Руки у нее были мокрые.

Вдвоем они ухитрились втащить его в голубую комнату. Флора носилась по лестницам вниз и вверх, курила, переодевалась.

– Ты тоже переоденься, если со мной поедешь, ты не можешь ехать в этом комбинезоне.