Доброй ночи, любовь моя

– Совместно, но я никогда в такие детали не входила.

– А бумаги ты разве никогда не подписывала?

– Может, и подписывала. Я не помню. После папиной смерти я была сильно подавлена.

Он покачал головой:

– Человек должен такое помнить, Жюстина.

– Должен, не должен. А я вот не помню. Во всяком случае, когда я вернулась домой, солнце ушло с балкона, я подумала, что Флора в доме, пошла прямо на кухню и начала готовить еду, было, наверное, часов пять. Я в тот раз необычно долго отсутствовала, даже на берег сходила, вокруг такая тишина царила, только птицы щебетали. Я стояла на берегу и желала ей смерти, Натан. Я правда ей этого желала.

– А ты ей хоть раз дала шанс? Я хочу сказать, шанс стать тебе матерью?

– Понимаешь... Флора не такой человек, которому что-то дают. Флора берет сама.

– Я могу с тобой когда-нибудь в больницу съездить и навестить ее?

– Нет, – быстро ответила Жюстина. Словно могущественная женщина-ведьма из ее детства могла восстать на больничной койке и снова изменить ее жизнь. И продолжила вспоминать: – Через некоторое время я поднялась на второй этаж, оттуда несло сквозняком, я выглянула на балкон и увидела, что она сидит в какой-то неестественной позе. Мрачная картина... иссохший старушечий живот и бикини... С ней удар случился. Я попыталась ее расшевелить, она что-то лепетала, реагировала странно. Как потом выяснилось, она была совершенно парализована, даже речь отказала. Ну вот, я отправила ее в больницу, а после этого домой она так и не вернулась.

Он взял ее за обе руки:

– По-моему, ты несколько жестока к ней, дорогая.

– Я была в ее власти так много лет.

– Прости, Жюстина, но ты не преувеличиваешь малость?

– Я не преувеличиваю.

– Наверняка нелегко стать приемной матерью такому избалованному ребенку, как ты.

– Если бы ты ее видел, то не стал бы защищать.

– Ого, по-моему, тебе не помешала бы основательная трепка.

– Натан.

Разговор перетек в игру, у него была такая способность: заставить ее забыть все плохое, всю горечь, он обожал шутливые потасовки, ему нравилось раздевать ее, снимать одну одежку за другой. Затем он пристраивался у нее между ног, целовал, ласкал, доводя до оргазма. Он наслаждался ее изумлением, ее благодарностью. Чтобы женщина в ее возрасте была столь неопытной!

И все же она когда-то носила ребенка.

Когда Жюстина рассказала ему об этом, он ответил, что догадывался. Она шире и не такая упругая, как молодые. Но тут же добавил, что это не делает ее менее привлекательной. Его, среди всего прочего, именно контрасты и притягивают: она такая большая и аппетитная – и при этом такая неопытная.

* * *

Историю с птицей он нашел чистым безумием. Когда она в первый раз привела его к себе, птица захлопала крыльями, и Натан вскрикнул от неожиданности. Жюстина надеялась, что он понравится птице. Но пришлось запереть ее на чердаке на все время, пока в доме был Натан. Птица к такому не привыкла. Клекот и хлопанье крыльев на чердаке не прекращались ни на минуту.

– Я выпущу ее на волю, – пообещал Натан. – Это же издевательство над несчастным созданием!

– Ага, выпустишь, и он умрет. Его же сразу заклюют.

– Не лучше ли быстрая, пусть и грубая смерть, чем жизнь в доме, построенном для людей?

– Ты не понимаешь. Он любит этот дом, а я – его друг.

– Нельзя сказать, чтобы это было особо гигиенично.

– Люди вечно болтают про чистоту. Ты хочешь сказать, что у меня в доме грязища?

– Нет, но...

– Давай забудем про птицу. Иди сюда, я тебе кое-что покажу.

Она показала ему свои детские фотографии, снимки матери, свадебное фото отца с Флорой.

– О... Вот как эта пресловутая Флора выглядит.

– Да.

– Вылитый скелет.

– Она всегда была красавицей, тонкой и хрупкой.

– Да в такой слышно, как кости гремят. Нет, Жюстина, красавица – это ты, ты такая, какой и должна быть женщина. Округлая и ладная, мужчины любят, чтобы было за что укусить.

И он прижался губами к внутренней стороне ее руки, оставив на коже темно-красный след.

Увидев на стене рожок, Натан снял его с крючка и попытался затрубить. Из рожка не вылетело ни звука. От усилий Натан покраснел.

– Он что, сломан?

Жюстина взяла рожок из его рук. Еще ребенком она сочинила несколько мелодий, простых, легко запоминающихся. Она сыграла ему пару своих напевов.

Он снова захотел попробовать, дул и фыркал, пока из рожка не вылетел сиплый хрип.

– Я сразу умела играть, – тихо сказала она. – Как только папа подарил мне его. Он сказал, что рожок предназначен мне.

* * *

Натан тоже считал, что ей нужно продать дом.

– Только поторопись, пока птица вконец тут все не испортила.

– Как ты не понимаешь. Я хочу жить здесь. Этот дом выбрала мама. Я всегда здесь жила.

– Именно поэтому. Как ты думаешь, в скольких домах я жил? Я даже и сам не знаю. Человеку надо передвигаться, чтобы были новые перспективы. Это ненормально, когда каждый божий день перед глазами все тот же пейзаж. Неужели ты не понимаешь? Человек должен развиваться, Жюстина. Пускаться в приключения.

* * *