Добронега

Накормив Иллариона и заодно себя очень вкусной и сладкой кашей, приготовленной польским поваром, и замечательным же киселем, и рассказав ему смешную сказку про ведьму, питавшуюся исключительно индусами, Владимир решил, что все-таки пора поговорить с Предславой. А Илларион очень кстати под рукой. При нем легче сохранять спокойствие.

— Пошли, Илларион, дочь мою драгоценную проведаем.

По пути в светелку Владимир остановил пробегавшего мимо холопа, собиравшегося проучить помощника повара за нерадивость, и отнял у него розгу.

Не меня ли он собирается сечь, подумал Илларион. Пусть только посмеет. Я Александру пожалуюсь.

У светелки Владимир сказал стражнику «кыш!», украдкой перекрестился, и открыл дверь. Предслава, простоволосая, заспанная, в одной рубахе, сидела на постели и смотрела в окно. Увидев Владимира, она отвернулась к стене.

Илларион вошел за Владимиром и понюхал воздух. Пахло не очень противно.

— Перестань дуться, — попросил Владимир. — Давай поговорим.

— Мне не о чем с тобою говорить, — отрезала Предслава.

— Так уж и не о чем, — усомнился Владимир. — Все-таки я старый и опытный, людей хорошо знаю, да и в средствах не стеснен. Верно, Илларион?

— Зачем тебе эта розга? — спросил Илларион. — Розга — это плохо. Ты брось розгу.

Владимир поднял брови удивленно.

— Вот как? А как же конунг Соломон?

Илларион не понял, при чем тут конунг Соломон, и насупился.

— Конунг Соломон сказал, — объяснил Владимир, — щади розгу только если ненавидишь дитя.

— Ну и глупо, — резюмировал Илларион. — Если ненавидишь дитя, отступись и не трогай его, а розги не при чем.

— А если любишь?

— А если любишь, — резонно возразил Илларион, — то как же у тебя на любимое дитя рука подымется, посуди?

— По-твоему получается, что розги вообще не нужны.

— Иногда нужны. Вот Михе розги нужны.

— Ну, с Михой мы потом побеседуем. А с этой мне что делать?

— С какой?

— Да вон, на ложе сидит, арселем широким простыни примяв?

— А в чем она провинилась?

— Тебе Алешка не сказывал?

— Сказывал, а только он говорит, что это не ее вина.

— Алешка так говорит? А ты слушаешь?

Илларион прикусил язык. Да, подумал он, лишнее сказал. Сейчас он действительно меня выпорет. Вон розга в руке как подрагивает.

— Я слушаю, но верю не вдруг, — ответил он дипломатично.

— Стало быть, не веришь ты, что нет за ней вины?

Илларион промолчал.

— А вот мы сейчас узнаем, — пообещал Владимир, подходя к ложу.

Предслава поглядела на него и отодвинулась было, но он поймал ее за волосы.

Ну, сегодня не меня, подумал Илларион.

Взяв розгу в зубы, Владимир опрокинул Предславу на спину и перевернул ее на живот. Она закричала, и это прибавило ему азарта. Одной рукой вдавливая ее в ложе, другой он потянулся задрать ей юбку, но тут вдруг Илларион повис на этой руке, крича:

— Не смей! Не смей!

Владимир резко выпрямился. Предслава тут же вскочила, слетела с ложа, и отбежала в угол, затравленно глядя на Владимира. Князь выплюнул розгу на пол.

— Ты чего это, — спросил он, глядя на Иллариона строго.

— Не смей ее бить, вот и все, — сказал Илларион.

— Ты дурак, Илларион. Я ж не калечить ее собирался, а так, розог пять-шесть по арселю, для ума.

— Для ума книжки греческие читают, — возразил Илларион. — А бить нехорошо.

— Ты не понимаешь, Илларион, — Владимир говорил, глядя на Предславу. — Мне с нею побеседовать надо.

— Ну и беседуй. А бить зачем.

— Так она не слушает, что ей говорят! — крикнул Владимир. — Какая уж тут беседа!

— Наверное, ей неинтересно, — предположил Илларион. — Так бывает. А бить нельзя. Когда мне неинтересно, а Ипполит меня бьет, я все равно не слушаю, а только страдаю.

Владимир сел на ложе и подпер подбородок кулаком.

— Что же мне делать, Илларион? Она меня не слушается.

— Это по-разному. Когда меня Маринка не слушается, я ее пугаю.

— Как же ты ее пугаешь?

— Я ей говорю, что больше не приглашу ее в дом Александра, потому что она меня только позорит.

— Хм, — сказал Владимир. — И она начинает слушаться?

Илларион подумал.

— Нет, — честно признался он.

— Так какой же смысл ее пугать?

— Для порядку.

— Нет сладу с бабами, — серьезно и с чувством сказал Владимир. — Хочешь замуж за Болеслава? А? Говори, гадина.

Предслава воззрилась на него.

— Говори, пока я добрый. Говори, пока ребенок здесь. Говори, сволочь.

— Хочу, — ответила Предслава, не смея верить.

— Зачем?

— Я его люблю.

— Мало ли что. Я вот люблю баранину, но мне вредно, и я ее не ем.

— Неправда.

— Ну разве что изредка.

— Каждый второй день лопаешь.

— Ну, лопаю. А обо мне ты подумала? Как я тут буду без тебя. Подумала?

— Я не единственная твоя дочь.

— Он тебя в два с половиной раза старше. Мало ли кругом молодых. Вон Ляшко… нет, Ляшко дурак… ну вот подожди, Илларион подрастет… А хочешь, призовем какого-нибудь смазливого, высокородного — из Швеции или из Италии… И он будет тут жить. У нас. А то ведь Гнезно далеко. Захочешь ты, к примеру, обратиться ко мне за советом, а нельзя. Далеко. Илларион, скажи ей.

— Страсть, как далеко, — сказал Илларион.

— То есть, — предположила Предслава, — мне лучше молодость свою ради тебя загубить, да?