Добронега

Тело Матильды разочаровало Хелье. Он ждал большего. Бедра оказались худые, арсель отвислый, талия недостаточно точно очерчена, а кожа неровна и негладка, и слишком бледная. Икры для такого тела были широковаты, колени костлявы, груди отвисали, а пигментные пятна вокруг сосков были большие, темного цвета, с крупными пупырышками. Впрочем, это сейчас он так думал. Годом раньше он наверняка всему этому умилился бы.

— Вставай на четвереньки, — велел он ей. — Вставай, вставай.

— Делай, как он говорит, — подтвердил Александр.

— Thou hast promised a midwife, — сказала она, исходя бриттской тоской.

— He be thine midwife today.

— Be this a manner of jest?

— Do as he sayeth. He seemeth to know what he doeth. No, seriously.

— Старая Роща, — подсказал Хелье. — Делай, что велят.

Матильда, поколебавшись, зашлась вдруг криком и встала на четвереньки. Хелье присел рядом.

— Вдохни глубоко, — сказал он. — Глубже. Так. Теперь дыши глубоко и тужься.

— Больно!

— А нечего было беременеть. Глубже. Тужься, хорла! Александр, нужны два ведра с горячей водой и одно с холодной.

Кость у Матильды была широкая, а бедра узковаты. Александр и Хелье провозились два часа, но вот показалась голова, а затем и плечи. Грязный лилово-розовый кусок мяса. Поддерживая мясо осторожно, Хелье взял поданный ему Александром нож и перерезал пуповину. Розовый кусок мяса молчал. Хелье шлепнул его по игрушечному арселю. Молчание. Хелье макнул его в теплую воду, затем в холодную, и снова в теплую, и снова шлепнул. Рот у куска мяса распахнулся и издал сиплый, требовательный, ужасно недовольный вяк, того типа, от которого у отцов сжимается в бесконечной жалости сердце, а у матерей просыпается чувство облегченного удовлетворения, а губы сперва складываются в трубочку, а затем растягиваются в дурацкую улыбку. Матильда снова лежала на спине.

— Поздравляю с рождением дочери, — сказал Хелье. — На.

Он протянул орущий кусок мяса Александру. Тот поглядел на мясо с опаской.

— Дочери? — глупо спросил он.

— Ну и муженька ты себе нашла, — заметил Хелье, передавая чадо Матильде. — Ничего не понимает, что ему не скажи. Я пойду, пожалуй.

— Подожди, — сказал Александр. — Дочери, надо же…

Матильда посмотрела на него в тревожном смятении.

— Хочешь — запихаем обратно, — предложил Хелье.

— Дочери.

Александр, длинный, широкоплечий, протянул длинные руки и с опаской снял орущее мясо с груди Матильды. Делая нелепые движения ногами и локтями, боясь уронить, Александр рассматривал получившееся мясо. Вдруг мясо перестало орать и чавкнуло. На лице Александра появилась совершенно дурацкая улыбка, глупее не придумаешь. Хелье понял, что сейчас Александр обратится к куску мяса и скажет какую-нибудь отчаянную глупость.

— Привет, — сказал Александр. — Как дела?

— Я пошел, — сообщил ему Хелье.

— Подожди.

Александр передал чадо матери и пообещал, что сей же момент вернется. Вдвоем они спустились в гостиную.

— К Ярославу не ходил еще? — спросил Александр.

— Нет, и не намерен. А что?

— Да так… Живешь все там же, у монастыря, да?

— Да. Но хочу в скором времени перебраться.

— Куда?

— В Корсунь.

— Да? Н-ну… Знаешь что? Никуда не уезжай, не предупредив меня.

Хелье промолчал.

— Вот тебе на житье пока что, — сказал Александр, протягивая кошель.

— Это за что же? — спросил Хелье, хмурясь.

— Это за прошлое и за будущее.

— Я у тебя на службе не состою.

— Поэтому я и плачу тебе, и даже не я, но…

— Понял.

— До поры до времени. Друг мой Хелье, ты очень меня сегодня выручил, очень. Я твой должник на всю жизнь.

Теперь еще и этот, подумал Хелье. Толку от этих должников.

— Я дам тебе знать, — сказал он, пряча кошель, — как в Корсунь соберусь. Не сейчас, конечно. Зиму я, пожалуй, здесь проведу. Не здесь вот, в Киеве, а там.

— Да, понимаю. Выпьешь?

— Меня Артем ждет. А впрочем, давай.

— Я тебе кое-что дам на хранение. Грамоту одну. Будет возможность — передашь по назначению.

* * *

Выйдя от Александра, Хелье потопал по пустой улице. Действительно, народу в Киеве поубавилось заметно. Ждут, пока все успокоится. Навстречу ему шла миловидного вида женщина, и, проходя мимо, иронически улыбнулась. Ага, подумал Хелье. Это потому, что она думает, что я монах, а при виде монахов женщины улыбаются иронически. Он оглянулся, чтобы оценить ее сзади, и внимание его привлек вид ее арселя. Порты и понева сидели на женщине плотно, были, возможно, ей малы, и облегали очень округлый, очень аппетитный арсель. Искушение сделалось огромное. Приподняв подол робы, Хелье разбежался и влепил женщине пендель. Напуганная и возмущенная, она обернулась, схватясь за арсель. Хохоча, Хелье просился бежать, подпрыгивая и вопя истошным голосом какие-то несуразности.

— Гад такой, черняк противный, мерзавец! — раздавалось вслед.

Он бросил взгляд на Горку и настроение сразу испортилось. Что-то надо делать, подумал он. Дура с округлым арселем здесь не при чем, но если так дальше пойдет, я ведь и с ума могу сойти.

Много месяцев без женщины, недавняя платоническая слишком-близость, безответная любовь — так нельзя. Нельзя!