Читаем Добровольцы полностью

Поправившись после второго раненья,В песках и снегах, по разбитому следу,Заволжьем, минуя пустые селенья,Опять в Сталинград осажденный я еду.Уже иноземцы в кольце, словно волки,Вся в красных флажках наша карта штабная,Но нашим гвардейцам, притиснутым к Волге,По-прежнему трудно, и я это знаю.Вот берег. И дальше нельзя на машинах:Искромсанный лед, затонувшее судно,И в дымке над кручею — город в руинах.От края до края мертво и безлюдно.Иду к переправе. Опять перестрелка.Дубеет лицо от морозного ветра.У берега столб и фанерная стрелка:«Хозяйство Кайтанова — семьдесят метров».Быть может, ошибка? Не верится даже,Что встречу я здесь своего Николая.Спускаюсь в какой-то невзрачный блиндажик,Где в бочке поленья стреляют, пылая.А друг мой лежит на березовых нарах,Мучительный сон придавил его грузно.Он, в шапке солдатской и в валенках старых,Не сразу товарищем юности узнан.
Читатель подумает: нет ли обмана?Поверить ли этому доброму чуду?Как будто нарочно, как пишут в романах,Встречаются эти ребята повсюду.Я тоже смущен совпаденьем немного.Но в нем ни фантазии нету, ни вздора.Ходите не с краю, а главной дорогой —И встретите всех, кто вам близок и дорог!«Проснись, бригадир!» Он припухшие векиПриподнял и мне улыбнулся устало,Как будто мы только что виделись в штреке,А лет этих огненных как не бывало.«Здоров, сочинитель! И ты в Сталинграде?Отлично! Садись. Раздевайся. Обедал?Досталось, однако, всей нашей бригаде.Но здесь нам должна улыбнуться победа».«Ты чем тут командуешь?» — «Строил туннели.А с августа послан держать переправу.Представь, что недавно — на прошлой неделе —Я видел вторично Уфимцева Славу.Он ехал взглянуть на фашистского аса.На сбитого летчика первого класса.Птенцов обучать довелось ему в школе.В глубоком тылу тяжело ему было,Он рвался на фронт, как орел из неволи,
Но тут к нам война и сама подступила.Узнать бы еще, где Алеша Акишин!Должно быть, легка она — жизнь краснофлотца!Я спрашивал Лелю: он пишет — не пишет?Молчит, а сама, видно, ждет не дождется!»«Ты что это, вправду? Ревнуешь, быть может?»«Ничуть не ревную. К Алеше тем паче.Тут случай особый, он труден и сложен,Но Леля, как вспомнит Акишина, плачет.Вот Лелины письма, читай, если хочешь,У нас от товарищей нету секретов».Рукой он разгладил измятый листочек,В кармане его гимнастерки согретый:«Коля! Мы как-то неправильно жили.Мало смеялись и скупо дружили.Это в разлуке особенно видно.Не за тебя, за себя мне обидно.Вот и сейчас написать я хотела,Чтобы письмо голубком полетело,А получается как-то коряво…В полном порядке наш маленький Слава:Есть из-за Камы две телеграммы.Что у меня? Лишь тоска да работа.Жмем под землей до десятого пота.
Но ничего, потруднее бывало —Стройка не сразу росла-оживала.Сам понимаешь, что сил маловато:Женщины только в метро да девчата.Вдовы, солдатки и брошенки вместе,Жены и дочки пропавших без вести,А из мужчин только дядя Сережа.Все на фронтах, на войне, кто моложе.Рядом со мноюВ мокром забоеДевочки в тапочках —Цыпки на лапочках.Но к январю сорок третьего годаПуть дотянули до автозавода.Поезд пустили! Не верили самиВ то, что такое построено нами.Милый! Ну как там у вас, в Сталинграде?Чаще пиши мне любви нашей ради!Точка. Спешу. Начинается смена.Крепко целую. Елена».Сложил Николай этот листик заветный,Потершийся сильно на линиях сгиба,И, в печку подбросив хрустящие ветви,Задумчиво вымолвил: «Леле спасибоЗа веру в победу, которой так щедро
Она одарила меня в эту пору».Мы вышли в поток сталинградского ветра,Чертовски мешающего разговору.Опять переправа под беглым обстрелом,А надо идти мне участком опасным,По черному льду, по настилам горелым,Туда, где спасают мечту о прекрасном.Прощаемся так, будто встретимся сноваСегодня иль завтра, — беспечные люди,Когда мы поймем, как разлука суроваИ, может случиться, что встречи не будет.«Пока!..»«До свидания!..»Взмах рукавицы,И я ухожу по плотам и понтонамТуда, где разрушенный город дымится,Где нам потрудней, чем врагам окруженным.И в штабе дивизии, что над рекоюВрыт в кручу, — над ним, по бугру, оборона, —К стене прислонясь, ощущаю щекоюШершавое прикосновенье бетона.И мне оно — как материнская ласка,Как юности, дружбы и силы примета.Куда ни пойду — всюду столб и указка:«Хозяйство Кайтанова» рядышком где-то.
Перейти на страницу:

Похожие книги

100 жемчужин европейской лирики
100 жемчужин европейской лирики

«100 жемчужин европейской лирики» – это уникальная книга. Она включает в себя сто поэтических шедевров, посвященных неувядающей теме любви.Все стихотворения, представленные в книге, родились из-под пера гениальных европейских поэтов, творивших с середины XIII до начала XX века. Читатель познакомится с бессмертной лирикой Данте, Петрарки и Микеланджело, величавыми строками Шекспира и Шиллера, нежными и трогательными миниатюрами Гейне, мрачноватыми творениями Байрона и искрящимися радостью сонетами Мицкевича, малоизвестными изящными стихотворениями Андерсена и множеством других замечательных произведений в переводе классиков русской словесности.Книга порадует ценителей прекрасного и поможет читателям, желающим признаться в любви, обрести решимость, силу и вдохновение для этого непростого шага.

авторов Коллектив , Антология

Поэзия / Лирика / Стихи и поэзия
Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза