Добрые люди

Речь Игеруэлы – неделей позже она будет слово в слово опубликована в пахнущем свежей типографской краской «Литературном цензоре», им же издаваемом, – не встречает одобрения сидящих вокруг стола; директор Вега де Селья, который то и дело безнадежно поглядывает на часы, висящие на противоположной стене, вынужден призвать собравшихся к порядку; тем не менее он бессилен что-либо предпринять, когда косвенными намеками Санчес Террон вновь просит предоставить ему слово и в относительно жестких терминах критикует – о чем сообщает протокол, который ведет уполномоченный секретарь Палафокс, – «абсурдную аристотеле-птолемеевскую космологию, которую исповедуют некоторые сеньоры академики, их оголтелую схоластику и защиту авторитета Священного Писания». Испания, подытоживает он, должна перестать сопротивляться науке и прогрессу. Пусть учится думать и учится читать. На сегодняшний день она пребывает в заблуждении, и ей многое необходимо понять.

– Вы советуете нам учиться читать? – взвивается вне себя Игеруэла, не дожидаясь своей очереди. – Сеньор академик заявляет нам в лицо, что мы безграмотные неучи?

– Ну что вы, ни в коем случае, – презрительно отзывается Санчес Террон с циничной улыбкой превосходства, не соответствующей его словам.

– Эти тлетворные рассуждения, – Игеруэла будто бы не говорит, а плюется ядом, – звучат по всей Европе, с соответствующими результатами: нет королевства, кроме Испании, которое, к своему несчастью, не было бы заражено идеями Ньютона и, соответственно, Коперника и не было бы враждебно священным текстам, которые мы обязаны почитать… Это противно здравому смыслу! Дело в том, что недавно я прочел кое-что у сеньора Санчеса Террона и с тех пор глаз не могу сомкнуть: беру с тарелки клубнику – и вместе с ней проглатываю крошечных невидимых зверьков, нюхаю розу – и чуть ли не разговариваю с ней, срываю цветок – и чувствую себя убийцей! Куда приведет нас подобная бессмыслица?

– Только одно посоветую, – холодно настаивает Санчес Террон с тем же безразличием, что и раньше, – не заслонять своей персоной свет просвещения.

– Не свет, а блуждающие огни, вот что вы хотите сказать! К тому же совершенно нам чуждые, – не без коварного умысла намекает Игеруэла. – Я имею в виду ваше легкомысленное желание сгущать краски, нагнетать тьму, переть напролом, на все лады расхваливая поверхностные веяния, которые доносятся к нам из-за границы, при этом нимало не заботясь о том, насколько они правдивы… Истина – не подражание, не заимствование, а явление исконное, сермяжное. И в первую очередь – испанское!

– Я не позволю вам…

– Меня не волнует, позволяете вы мне или нет.

Наконец бьют часы, и директор Вега де Селья с заметным облегчением отводит от них истосковавшийся взгляд.

– Время нашего заседания истекло, господа академики. Agimus tibi gratias…[49]

Они сталкиваются на выходе – Игеруэла, закутанный в свой неизменный испанский плащ, и Санчес Террон в пальто из тонкого сукна, скроенном по последней заграничной моде. Из Академии они выходят важные, надменные, друг на друга не глядя; дойдя же до улицы Казны, каждый идет по своей стороне. Далее шаг одного из них замедляется, давая возможность второму догнать его, после чего оба шагают рядом.

– Вы невыносимы, – бормочет Санчес Террон.

Игеруэла пожимает плечами, продолжая движение в том же ритме. Треуголку он несет в руке, и парик придает его крупной голове, насаженной на короткую шею, которая будто бы привинчена к телу, довольно-таки гротескный вид.

– Только не жалуйтесь. В антифилософской диатрибе, которая будет опубликована в ближайшем «Цензоре», я ничего упоминать не стану. Я человек, который умеет уважать перемирие.

– У меня нет с вами никакого перемирия.

– Зовите как хотите: тактический договор, общность интересов, обоюдное желание нагадить ближнему… Иными словами, нас объединяет общее дельце. И это, нравится вам или нет, образует связующие узы. Эдакий симпатичный узелок.

Собеседник колеблется, чувствуя неловкость.

– Хочу заметить, что я ни единой секунды…

– Конечно-конечно. Естественно. Не беспокойтесь. Я все возьму на себя.

– Боюсь, вы ничего не понимаете.

– Еще как понимаю! Вам нравится, когда за вас делают всякую грязную работу, а у вас при этом чистые руки.

– Доброй ночи, сеньор.

Засунув руки в карманы пальто, Санчес Террон поворачивается и широким шагом удаляется в сторону королевского дворца. Не слишком огорчившись, Игеруэла в терпеливом молчании следует за ним. Наконец не выдерживает, вновь догоняет Санчеса Террона и дергает его за рукав.

– Послушайте, взгляните мне в глаза… Сбежать вам не удастся, так и знайте.

– Все это слишком далеко зашло.

Игеруэла издает хитрый смешок.

– Что меня больше всего в вас очаровывает, дорогие народные искупители, так это та легкость, с которой вы всякий раз, когда дело начинает попахивать реальностью, воротите нос. Когда наступает время по совести расплачиваться за ваши намерения, которые осуществляют другие!