Добрые люди

– Никогда. – Рапосо усмехается. – Идиотское развлечение. Лучшая дуэль – это когда в дело идет наваха, которой внезапно ударяют в пах – вот сюда, где бедренная кость.

– Их не переубедишь, – кивает Мило. – И нет силы, которая бы их остановила.

– Мы, испанцы, называем это «удар тореро».

– Правда? Звучит забавно.

Рапосо критически рассматривает стоящую на лугу группу. На его губах застыла хищная волчья улыбка.

– А эта свистопляска с протоколом и свидетелями вообще смех, – заключает он.

Он снова затягивается сигарой и сквозь зубы выплевывает желтоватую слюну подальше в кусты.

– В том, что касается таких дел, – произносит он, поразмыслив, – чем меньше свидетелей, тем лучше.

– Помните, – говорит Бертанваль, протягивая дуэлянтам шпаги, – вы не имеете права пользоваться левой рукой, чтобы отстранять или задерживать шпагу противника.

Все происходящее так сильно угнетает дона Эрмохенеса, что ему хочется убежать в лес и вытошнить весь кофе, который он выпил на завтрак, – завтракать ему пришлось в одиночестве, поскольку адмирал заявил, что на всякий случай предпочитает драться натощак. Библиотекарь с недоумением спрашивает себя, как удается его приятелю не терять в столь сложных обстоятельствах свой безмятежный покой и принять из рук распорядителя шпагу твердой рукой, в то время как рука самого дона Эрмохенеса, окажись тот на месте адмирала, тряслась бы как осиновый лист.

– По моему сигналу вы обязаны в тот же миг прекратить поединок.

В то время как Бертанваль перечисляет последние условия, оговоренные для проведения битвы, Коэтлегон, лица которого не покидает презрительное выражение, пробует гибкость шпаги и убеждается в том, что та в хорошем состоянии и безукоризненно прямая, затем делает пару движений в воздухе, что выглядит несколько театрально. Звук разрубающего воздух лезвия напоминает свист хлыста. Адмирал неподвижно стоит в трех шагах от Коэтлегона, держа в правой руке шпагу, чье острие касается влажной травы. Задумчивый и отрешенный, словно душа его находится где-то очень далеко отсюда. Коэтлегон наконец перестает ходить туда-сюда, опускает руку со шпагой и впервые смотрит в лицо противника. Словно почувствовав на себе его взгляд, дон Педро тоже медленно поднимает голову, и его водянистые голубые глаза, которые будто бы сливаются с утренним туманом, пристально смотрят на шпагу противника, затем устремляют взгляд выше, пока не сталкиваются с его глазами.

– По местам, – приказывает Бертанваль, отступая на пять шагов.

Как распорядитель дуэли, он держит в руке длинную трость, чтобы вовремя прервать поединок в том случае, если один из соперников допустит ошибку или будет ранен. Заслышав его голос, дон Эрмохенес, хирург и секунданты отходят подальше от дуэлянтов, которые в этот миг поднимают шпаги. Библиотекарь замечает, что Коэтлегон первый, приветствуя адмирала по правилам этикета, подносит гарду к лицу; однако адмирал ограничивается тем, что лишь приподнимает свое оружие повыше, прижав локоть к груди.

– За дело, господа, – приказывает Бертанваль.

Сердце дона Эрмохенеса так сильно колотится, что он слышит его удары; будто бы ему самому, а не адмиралу, думает он, пришлось оказаться в центре луга с клинком в руке. У библиотекаря прямо-таки душа уходит в пятки, когда он видит, как Коэтлегон облизывает губы, сгибает ноги в коленях, ставит левую руку на бедро и принимает эффектную позу фехтовальщика, напоминающую рисунок на гравюре. Адмирал поднимает свободную руку, сгибает ее под прямым углом и чуть расслабляет предплечье, клинок его шпаги сейчас находится чуть выше обычного, а острие – на уровне лица, словно он хладнокровно целится сопернику в лоб. Можно подумать, что ничем иным в жизни он и не занимался. Зачарованный, несмотря на охвативший его ужас, чувствуя в отдалении свирепый оскал аббата Брингаса, дон Эрмохенес замечает, что Коэтлегон не сводит глаз со шпаги противника, в то время как адмирал, ни на что вокруг не обращая внимания, пристально смотрит ему в глаза, словно реальная опасность заключена именно в них, а не в каком-то глупом куске железа, полностью подчиненном воле этого взгляда. Так они стоят несколько секунд, которые для библиотекаря тянутся нестерпимо долго, неподвижно изучая друг друга. Их шпаги застыли в нескольких дюймах одна от другой. Коэтлегон не выдерживает первый и чуть приближается, одновременно наклоняя тело вперед, словно проверяя реакцию противника. Но вот клинки наконец сближаются, и звон металла, серебристый и тонкий, плывет в сыром утреннем воздухе.