Добрые люди

– И никаких «но». – Брингас на мгновение умолкает и изучает их поочередно своими жесткими стальными глазами. – Вы – достойнейшие люди, занятые благородным делом. Я никогда не буду членом ни испанской, ни нашей здешней академии… Но мне бы очень хотелось верить – или даже быть уверенным – в том, что эта «Энциклопедия» просветит нашу дикую отчизну, которую я некогда вынужден был покинуть. Изменит ее, сделает лучше: более просвещенной, культурной, достойной… Вот в чем заключается лучшее вознаграждение!

– Вы – человек исключительной самоотверженности, – замечает дон Эрмохенес после краткого уважительного молчания, в продолжение которого слышен шум дождя за окном.

На губах Брингаса появляется снисходительная улыбка.

– Возможно. Впрочем, день на день не приходится. – Он поворачивается к адмиралу: – А кстати, сколько вы собирались мне заплатить? Спрашиваю чисто из любопытства.

Адмирал недоуменно моргает. Вопрос аббата застал его врасплох.

– Не знаю, – признается дон Педро. – Честно говоря, я…

– Говорите, сеньор! – напирает Брингас. – Между нами давно уже сложились доверительные отношения.

Адмирал с надеждой смотрит на дона Эрмохенеса, но тот обескуражен не меньше его.

– Пожалуйста, – настаивает аббат. – Давайте проясним этот вопрос!

– Ну, раз уж вы так настаиваете… – Адмирал неопределенно разводит руками. – Может быть, сто ливров… Или сто пятьдесят. Около того.

В свинцовом полумраке портала Брингас негодующе трясет головой.

– А вам не пришло в голову, что вы меня оскорбили?

– Умоляю, простите меня, сеньор аббат. Я сожалею…

– Адмирал прав, – вмешивается дон Эрмохенес. – Он бы никогда не отважился…

– Две сотни ливров, как минимум! Это уже вопрос принципа!

Академики переглядываются и вновь смотрят на Брингаса.

– Вы хотите сказать… – произносит адмирал.

Брингас величественно поднимает руку, давая понять, что разговор окончен.

– Вы меня убедили, сеньор… Раз уж вы так настаиваете, не без определенного этического отвращения с моей стороны, я все же готов принять эту сумму!

К гостинице «Кур-де-Франс», величественному строению из белого камня, выделяющемуся в сумраке, едва подсвеченном фонарями, со стороны улицы Вивьен ведут широкие ворота для экипажей, за которыми открывается мощеный внутренний двор, по его брусчатке яростно лупит дождь. Двое академиков и их сопровождающий, насквозь мокрые, входят в вестибюль, где адмирал предлагает Брингасу что-нибудь выпить, чтобы немного прийти в себя, прежде чем отправиться домой.

– Не следует вам уходить, сеньор, не отдышавшись. К тому же вода с вас течет, хоть выжимай. Так что располагайтесь, отдохните немного, а тут, глядишь, и этот проклятый ливень утихнет.

– Во всем виновата моя немилосердная доля, сеньор, – важно отзывается Брингас. – Злодейка-судьба.

– Я в этом не сомневаюсь, дорогой друг. Однако небольшая передышка, теплое питье и чуточку бодрости пошли бы вам на пользу… Проходите, прошу вас, и снимите с себя этот мокрый плащ.

В конце концов аббат принимает приглашение, и вскоре все трое рассаживаются в небольшой гостиной, чьи стены украшены охотничьими сюжетами, которые мягко освещает камин. Их мокрая одежда дымится, а ночной слуга приносит напиток, заказанный Брингасом: агуардиенте с яичным желтком. На подносе лежит конверт, запечатанный сургучом, он предназначен дону Педро. Адмирал берет конверт в руки и смотрит на него, не распечатывая. Все вежливо слушают аббата, который, согревшись в натопленном помещении, снял парик и теперь жестикулирует, размахивая им в воздухе.

– Если бы не климат, который в тех краях еще хуже, клянусь вам, я бы жил в Лондоне, а не здесь, – утверждает Брингас. – Клянусь Ньютоном и Шекспиром: стоял бы сейчас на берегу Темзы, приветствуя воздух свободы, которым дышит народ, сумевший отрубить голову королю…

– Вы считаете, что это нормально? – мигом заводится дон Эрмохенес.

– Разумеется, сеньор. Абсолютно нормально. Обычная гигиеническая процедура. Благодаря этому замечательному примеру на следующих королей смотрели уже по-другому; сей остров, ныне известный своими гражданскими свободами, доказывает, что народ может иметь достойных правителей – есть среди них короли или же нет.

– А вы что скажете, адмирал? – спрашивает дон Эрмохенес. – Сдается мне, англичане нравятся вам куда меньше, чем нашему дорогому другу.

Дон Педро уселся в старое обтянутое кожей кресло, которое привлекло его близостью к горящему камину, кладет ногу на ногу и склоняет голову, с кроткой, задумчивой улыбкой глядя на запечатанный конверт.

– Как гражданам, торговцам и морякам, им, разумеется, нельзя не позавидовать… Мне кажется, что англичане – воинственный, предприимчивый, восхитительный народ. Но, на свое несчастье – или, наоборот, на счастье, – я родился испанцем, а потому могу лишь ненавидеть их, как извечных врагов моей родины.