Добрые люди

Тем не менее это один из людей полицейского, обнаруживает Рапосо, выглянув за дверь: перед ним стоит мелкий невзрачный агент, личиком похожий на лесного хорька, Рапосо неоднократно видел его. Его шляпа вымокла от дождя и потеряла форму, с плаща капает, сапоги заляпаны грязью. Увидав его, Мило, как был голый, поднимается с кровати, яростно расчесывая пах – тело у него круглое, волосатое, ножки коротенькие, – пересекает комнату по направлению к двери и выходит в коридор, в то время как Рапосо внимательно следит за ними из комнаты. Человечек-хорек о чем-то шушукается с Мило, после чего тот с озабоченным видом трет затылок и переводит взгляд на Рапосо, по-прежнему внимательно прислушиваясь к тому, что шепчет ему агент. Наконец Мило прощается с ним, возвращается в комнату и запирает дверь. Ведет он себя так, будто бы моментально протрезвел.

– Они были в посольстве. Твои академики.

Рапосо спокойно кивает.

– Так я и думал.

– А оттуда прямым ходом отправились к адвокату Эно.

У Рапосо пересыхает рот. Он недоверчиво смотрит на Мило.

– Думаешь, им в посольстве дали деньги?

Мило смотрит на женщину, ожидающую его в постели, и снова чешет в паху.

– Этого я не знаю… Но, выйдя из кабинета, они взяли фиакр, и потом все вместе, прихватив с собой адвоката, отправились к его матери. И Брингас этот тоже с ними.

У Рапосо темнеет в глазах.

– Когда это было?

– Часа полтора назад.

– А где они сейчас?

– У вдовы. По крайней мере, они были там, когда мой агент решил сообщить мне об их передвижениях.

Они умолкают. Полицейский смотрит на проституток, а Рапосо смотрит на него.

– Все ясно, – сдавленным голосом бормочет он. – Деньги у них.

Полицейский недоверчиво кривит рот.

– Ты хочешь сказать, что в посольстве им выдали тысячу пятьсот ливров за красивые глаза?

– Они – члены Испанской академии. Уважаемые люди… Ничего удивительного.

– Дьявол, – чертыхается Мило. – На это мы не рассчитывали.

Светловолосая проститутка забралась к своей товарке в постель, обе укрылись одеялом и со скучающим видом разглядывают мужчин. Мило смотрит на них в последний раз, мысленно прощаясь с незавершенным праздником. Затем с неохотой наклоняется, подбирает с пола рубашку и надевает на себя.

– И что ты собираешься делать?

Рапосо бессильно машет рукой:

– Понятия не имею.

– Если у них есть деньги и они готовы расплатиться, от нас уже ничего не зависит. Книги вот-вот перейдут к ним. В Париже мы ничего сделать не сможем.

– А нельзя чего-нибудь подстроить? Как-нибудь отобрать у них эти книги?

Полицейский хмурится, качая головой.

– Так далеко я зайти не могу, приятель. Двадцать восемь томов не могут раствориться в воздухе. У всего есть свои пределы. Если они эти книги купили, значит, они их законные владельцы.

– А ложный донос или что-то в этом роде, что может им помешать?

– Ты всего-навсего выиграешь несколько дней, тем более если у них теперь связи в посольстве… Если книги у них, сделать уже ничего не удастся.

– А их нельзя конфисковать?

– Нет повода. Тем более продавец – адвокат, это почтенное семейство. Все будет легально и безупречно… С этой стороны точно не подкопаешься!

Одевшись, Мило о чем-то размышляет. Наконец в голову ему приходит какая-то идея, потому что внезапно он улыбается.

– В любом случае, – с недобрым видом уточняет он, – обратный путь неблизок. Вспомни, о чем мы говорили в прошлый раз.

Он заговорил тише, чтобы женщины его не слышали, склоняясь к самому уху Рапосо.

– Много дней, большое расстояние, – добавляет Мило. – А на дорогах между Францией и Испанией много всяких опасностей: волки и бандиты так и кишат, сам знаешь. Обычное дело для наших широт.

– Тоже верно, – соглашается Рапосо, улыбаясь вслед за Мило.

– Даже если бы я не знал тебя так, как знаю, всегда подвернется удобный случай, когда что-нибудь да произойдет… Какая-нибудь досадная неприятность.

Рассуждая в этом духе, Мило приближается к столу, на котором стоит бутылка, наполняет стаканы доверху, подмигивает проституткам и возвращается к Рапосо, протягивая ему стакан.

– Книги – штуки по-своему хрупкие, не так ли?

– Еще бы, – с готовностью отзывается Рапосо.

– Боятся мышей, моли.

– Точно!

– Да и время к ним беспощадно, не говоря уже об огне или воде. Если я не ошибаюсь.

Улыбка Рапосо сменяется хохотом.

– Нет, ты ни в коем случае не ошибаешься!

Мило тоже смеется, поднимает стакан и чокается со своим подельником.

– В таком случае, я уверен, что ты сумеешь обделать это дело, как только подвернется возможность. А может, сам же эту возможность подстроишь, если она вдруг не появится… Как сказал бы один из этих философов, самое ценное из твоих добродетелей – внутренняя цельность.

Дождь прекратился пару часов назад, и фонари через равные промежутки тьмы освещают берега Сены, роняя желтое отражение на черную воду и мокрую землю набережной Конти. Чуть в отдалении заметен освещенный сторожевой кордон, горящий фонарь на Новом мосту подсвечивает возвышающуюся над ним конную статую.

– До чего же прекрасный город, – говорит дон Эрмохенес: держа шляпу в руке, он поправляет плащ. – Даже уезжать жалко!