Добрый друг Декстер

Я представил, как лежу привязанный к столу, а он обращается ко мне по имени. Картина потрясающая.

— Румпельштильцхен, — ответил я.

Доктор посмотрел на меня — за толстыми линзами его глаза казались огромными, — затем запустил руку в задний карман моих брюк и вытянул бумажник. Открыв его, он извлек на свет мое водительское удостоверение.

— О, так вы Декстер. Поздравляю с помолвкой. — Он бросил бумажник рядом со мной и, потрепав меня по щеке, заявил: — Мотайте на ус: очень скоро я проведу ту же операцию с вами.

— Как мило с вашей стороны.

— На самом деле вам следовало бы испытывать больший страх. Почему вы не боитесь? — Он пожевал нижнюю губу. — Любопытно. В следующий раз дозировку придется увеличить.

Лежа в темном углу рядом с мусорным ведром и веником, я наблюдал, как доктор возится в кухне. Он соорудил себе чашку растворимого кубинского кофе, навалив туда гору сахара. Вернулся в центр комнаты и принялся изучать стол, задумчиво потягивая сладкий напиток.

— Нахма, — произнесло умоляющим тоном находящееся на столе нечто, бывшее когда-то сержантом Доаксом. — Нахана… Нахма.

Язык сержанта был, естественно, отрезан, что, наверное, соответствовало типу личности Доакса, как понимал ее доктор Данко.

— Да, понимаю, — усмехнулся доктор. — Но ты пока не угадал ни одной буквы.

Он улыбнулся, хотя его лицо не было создано для проявления каких-либо чувств, выходящих за границы сдержанного интереса. Но этого хватило, чтобы Доакс начал что-то безостановочно бормотать и биться в попытке освободиться от пут. Однако ничего не получалось. Во всяком случае, доктора это не беспокоило. Он отошел от стола, потягивая кофе и фальшиво напевая какую-то мелодию Тито Пуэнте. Пока Доакс бился на столе, я увидел, что его правая стопа исчезла, так же как кисти рук и язык. Чацки сказал, что всю нижнюю часть его левой ноги ампутировали сразу. На сей раз доктор, похоже, задумал продлить удовольствие. Интересно, с чего он начнет и чем продолжит, когда наступит моя очередь?

Мои мозги мало-помалу очищались от тумана. Сколько времени я пробыл без сознания? Однако это, как мне казалось, не та тема, которую можно обсудить с доктором Данко.

«Дозировка», — сказал он. Когда я пришел в себя, он стоял надо мной со шприцем в руках и удивлялся, что я не очень испугался. Да, замечательная идея впрыснуть пациенту психотропный препарат, усиливающий его ужас. Жаль, я не умею этого делать. Почему я не получил медицинского образования? Но огорчаться поздно. Для сержанта Доакса дозировка была подобрана точно.

— Что же, Альберт, — потягивая кофе, произнес доктор в тоне дружеской беседы. — Попробуй догадаться.

— Нахана! На!

— Боюсь, ты ошибся. Хотя, возможно, если бы у тебя был язык, то ты попал бы в точку. В любом случае… — Он наклонился над столом и карандашом сделал крошечную пометку на листе бумаги. — Это очень длинное слово. Девять букв. Тем не менее и из ошибок можно извлечь нечто полезное.

Данко положил на стол карандаш, взял костную пилу и отпилил Доаксу левую ступню чуть выше лодыжки, совершенно не обращая внимания на конвульсии пытающейся освободиться от своих уз жертвы. Проделав это очень быстро и аккуратно, положил ступню рядом с головой Доакса, потянулся к аккуратно разложенному набору инструментов и выбрал нечто похожее на большой паяльник. Доктор провел головкой паяльника по свежей ране, раздалось шипение, и из нее поднялась струйка пара. Данко сумел прижечь повреждение с минимальной потерей крови.

— Вот так, — проговорил он.

Доакс прохрипел и обмяк, а по комнате распространился запах горелого мяса. Если сержанту очень повезет, то некоторое время он сможет побыть без сознания.

А ко мне, к счастью, сознание вернулось полностью. По мере того как организм очищался от химикатов доктора, в моем затуманенном мозгу появлялось больше просветов.

Память! Разве это не прекрасная штука? Даже когда мы находимся в самом скверном положении, наша память продолжает согревать нас. Вот я, например, будучи совершенно беспомощным и способным лишь наблюдать за ужасами, происходящими с сержантом Доаксом, сохранил свои воспоминания. И сейчас я припомнил слова Чацки, сказанные им после того, как я его спас. Когда на столе оказался я, он сказал: «Семь, — и добавил: — Постарайся сообразить».