Добрый убийца

— Я был поражен, — повторил Тулевич, — как точно и профессионально он разобрал все ее роли. Это были оценки, родные мои, не просто любителя театра. Это был критический анализ профессионала.

— Вы думаете, что Анвар Чакнава имел театральное образование? — уточнил Петр, доставая блокнот.

— Нет, роднуша вы мой, не могу утверждать. Но думаю, что образование он получил гуманитарное. По некоторым терминам, фразам, словечкам скорее всего, родненькие мои, тут что-то с музыкой связано. Не знаю почему, но мне так кажется.

— Значит, Анвар вас убедил доверить Нателле серьезную роль? — подытожил подполковник, что-то записывая.

— Не просто убедил, а доказал, роднуша вы мой, что она ее по праву заслуживает, — улыбнулся режиссер.

— Не жалеете? — улыбнулся в ответ Ерожин.

— Мы выиграли спектакль. Анвар оказался на сто процентов прав. У Нателлы не хватает интеллекта, но у нее дьявольское актерское чутье. А если попросту, родные мои, — талант Но чтобы его раскрыть, надо не один пот из режиссера выгнать.

— Меня больше интересуют причины, побудившие грузина вложить деньги в Нателлу.

Он ее любил? Или ожидал коммерческого успеха? По словам Проскуриной, Анвар не стремился к близости. Может, решил заработать на девчонке?

Режиссер снова задумался:

— Это и для меня загадка. Когда грузин говорил о Нателле, тон у него был странный. Так может говорить отец о дочери или старший брат о сестре. Хотя иногда глаза у него, родненькие мои, вспыхивали…

Петр Григорьевич поблагодарил Тулевича и уже на прощание спросил:

— У вас какие-нибудь мысли об этом убийстве не появились? Может, версия какая возникла? У людей искусства должно быть чутье.

— Признаюсь, я ломал голову, но ничего, родные мои, не придумал, — ответил Марк Захарович. — Но загадка в парне, поверьте моему режиссерскому нюху, несомненно, была.

Ерожин и Глеб пожали Тулевичу руку и покинули театр.

— Я сидел как истукан и очень старался разобраться, о чем говорит этот мужик, но понял мало. Видно, образования не хватает, — пожаловался Михеев.

— Поднатаскаешься, родненький ты мой, — успокоил Ерожин помощника.

На Чистые пруды они подкатили, когда уже стемнело. Петр Григорьевич вышел из машины, подождал, опираясь на палку, пока Глеб закатил «Сааб» передними колесами на тротуар, и они вместе зашагали к офису.

— У вас есть карточка? — спросил Глеб шефа. — Какая карточка? — не понял Ерожин.

— Карточка, которая открывает замок вашего бюро.

Карточки у Петра Григорьевича не было.

Грыжин не успел вручить ее директору, потому как был занят с клиенткой. Михеев сунул карточку в щель замка, и дубовая дверь открылась. Петр Григорьевич вошел в свой офис, услышал громогласное: «Ура директору!» — и получил огромный букет.

Такую толпу народа подполковник в офисе увидеть не ожидал.

Петр Григорьевич отдал Наде палку, затем цветы и стал пожимать протянутые к нему руки Ерожина усадили за его директорский стол и первое, что он на нем обнаружил, была бутылка армянского коньяка «Ани». Петр отыскал глазами Грыжина и увидел, что генерал самодовольно ухмыльнулся.

10

Шура из окна кухни наблюдала, как муж расчищает дорожку возле гаража от снега, и думала о своем письме. Уже после того, как она решилась отправить послание Петру Ерожину, женщина осознала, что поступила дурно.

Прямых оснований подозревать Алексея в измене Шура не имела. Муж не скрывал своей симпатии к Наде Ерожиной. Всегда сообщал о контактах с ней. Даже описал меню в ресторане «Прага», где они вместе обедали в Москве.

Но Шура продолжала ревновать и сомневаться. «Недаром говорится: седина в бороду, бес в ребро», — думала она. Часто подолгу разглядывая себя в зеркало, чего раньше никогда не делала, Шура с грустью отмечала признаки старения на своем лице. Косметикой она раньше пользовалась редко. Только когда они с Алексеем выезжали из дома в театр или в гости. Теперь она стала часто подрисовывать себе лицо без всякого повода.

Алексей покончил с дорожкой, раскрыл ворота гаража и выгнал из него микроавтобус.

Шура знала, что сейчас он оставит машину с работающим двигателем, чтобы, пока прогреется мотор, успеть ополоснуться и переодеться.

Ростоцкий дома завтракал редко. Обычно он выпивал стакан кефира или чашку кофе. Серьезнее Алексей трапезничал часа через два на фирме. Обедать, когда позволяло время, он приезжал домой.

Новый приступ ревности накатил на Шуру после отъезда Гриши Ерожина. К парню Шура привязалась, Ерожин-младший ей нравился.

Нравился тем, что был по-взрослому прост и по-детски непосредственен.

«Теперь и телефон звонит редко», — думала Шура, вспоминая, как обрывали телефон девчонки, пока Гриша гостил у них. Сын Ерожина легко и органично вписался в их семью.

Незнакомые принимали его за сына Алексея, поскольку Гриша был таким же белобрысым и улыбчивым. Парень сразу подружился с Антоном, Ниночкой и их приятелями и с увлечением работал на фирме мужа. Через неделю казалось, что Гриша жил с ними всегда.

Когда он уехал, в доме стало пусто.

— Опять голодный поедешь? — сказала Шура Алексею, наблюдая, как он на ходу выпил стакан ряженки.