Добрый убийца

— В урне Домодедова, — прищурился Бобров. — Но это еще не все. Ножичек я получил вчера, а вот эту бумажку сегодня, пятнадцать минут назад. — Бобров раскрыл ящик письменного стола, вынул лист бумаги и протянул Ерожину:

— Читай, это тебе будет любопытно.

Петр Григорьевич взял в руки бумагу и пересел к окну. Факс пришел из Пятигорска. Там по фотографии Отария Ахалшвили опознал старый нищий, постоянно торчащий на аэровокзале. Нищий запомнил убийцу по щедрой милостыне, которую тот ему вручил. Отдавая деньги бродяге, Отарий просил за него молиться.

— Понятно. Что дальше? — спросил Ерожин, возвращая факс Боброву.

— Нищий не смог назвать даты и времени.

Но приблизительно день вспомнил. Я посмотрел сводки и нашел очень любопытный фактик. В те дни под Батуми разбился самолет рейсом из Пятигорска. — Никита Васильевич ждал реакции подполковника.

— Вот в чем дело! — воскликнул Ерожин и вскочил с места. Он снова взял факс и еще раз внимательно его перечитал.

— Ты доволен? — поинтересовался Бобров.

— Не то слово. Я хотел еще вчера сам податься в Пятигорск, да жена попала в больницу, — ответил Петр Григорьевич.

— Что с Надей?

— Ничего, уже все в порядке.

Никита Васильевич понял, что подполковник на личные темы говорить не хочет, и с удовольствием вернулся к делу.

— Теперь твоя очередь. Я тебе свои карты выложил.

Ерожин прошелся по кабинету, постоял у окна, затем сел напротив Боброва и тихо сказал:

— Вендетта.

— Ты имеешь в виду кровную месть?

— Именно так, — подтвердил Ерожин.

— Но мы с тобой не в Испании. О кровной мести среди грузин я ничего не слышал.

— В Грузии живет не один народ. Там есть мегрелы, есть хевсуры, есть сваны. Среди горцев такой обычай сохранился. Нодар Местия — сван. Ахалшвили тоже. Просто они давно не живут в горах.

— Допустим. Но с чего такая уверенность?

В этом преступлении обе жертвы — музыканты. Тебе не кажется это странным? — заметил Бобров.

— Казалось. Когда я узнал, что Местия скрывал свою музыкальную профессию, такое подозрение родилось и у меня. Но долго я с ним не носился. Бармен в «Интуристе» Новгорода, рассказывая мне о сванах, обронил что-то об их пристрастии к вендетте. После этого я уже не сомневался. Тут кровная месть.

— Сейчас мои орлы поехали в аэропорт.

Они встретят полковника внутренних дел Грузии, моего друга, Резо Салакаури. Мне бы хотелось, чтобы ты был при нашем разговоре, — попросил полковник.

— С удовольствием. Неплохо было бы до этого задержать убийцу, — согласился Ерожин.

— Мы уже распечатали портрет Ахалшвили-старшего. Думаю, ему не скрыться. Все вокзалы и аэропорты предупреждены. На трассах тоже идут проверки.

— Это хорошо. Но не думаю, что такой человек — генерал, большая шишка на батумской таможне — станет убегать, как заяц, — усмехнулся Петр Григорьевич.

— Тебе многое известно, поделись с другом подробностями. — Никита Васильевич нажал кнопку и, вернув вошедшему эксперту пакет с кинжалом, приготовился слушать.

— Причины этого преступления я не знаю:

Гоги Абашидзе хотел мне об этом рассказать, но не успел. Он по телефону сам себя обвинил в убийстве Нодара Местия. Поэтому он не случайно стал жертвой.

— Ты думаешь, что он зарезал горца в театре? — удивился Бобров. — Но это ни в какие ворота…

— Нет, я этого не думаю, — улыбнулся Ерожин. — Там история другая. Если бы мы знали, почему покончила с собой Нателла Местия, мы бы знали и все остальное. Женщина была дочерью Карло Ахалшвили и сестрой Отария Ахалшвили. Они оба по каким-то причинам считали Нодара виновником ее гибели.

— Начал кровную месть Отарий?

— Да, он долго выискивал обидчика сестры и наконец настиг его. Но, судя по всему, сам погиб в катастрофе. Я не очень понимаю, как нож Отария оказался в руках отца. Остальное очевидно.

— Вот здесь я никакой загадки не вижу, — уверенно заявил Бобров. — Багаж жертв упавшего самолета не мог миновать батумскую таможню, а Карло Вахтангович ее начальник.

Вполне возможно, что нож стал посмертным посланием отцу от сына.

Разговор двух детективов прервал звонок Волкова из аэропорта.

— Никита Васильевич, ваш друг в Москву не прилетел, — доложил майор.

— Странно, — произнес Никита Васильевич, отключив связь.

— Что, заболел твой грузинский приятель? — усмехнулся Ерожин.

— Не знаю, но в Москве он не появился.

— Позвони, узнаешь, что его внезапно скрутил радикулит или пробрал понос, — съехидничал Петр Григорьевич.

Бобров набрал номер Тбилиси и, не поговорив и секунды, положил трубку.

— Ну и сукин ты сын, Ерожин. Резо вчера отравился на банкете и вылететь не смог.

— Шашлычка перекушал, — добавил Ерожин. — Ладно, Никита, лови грузина, если сможешь, а я поеду к Наде в больницу. Днем заскочу.

Выйдя из управления, Ерожин в больницу сразу не поехал. Он позвонил Глебу и назначил помощнику встречу на Тверской.

— Как там на Фрунзенской? — поинтересовался Ерожин, когда молодой человек сел к нему в машину.

— Кисло, — ответил Михеев.

Петр Григорьевич загнал «Сааб» в переулок и кивнул Глебу, чтобы тот следовал за ним. Они молча зашагали между машинами, выбрались на Тверскую, и Петр Григорьевич остановился возле шикарного магазина «Меха».