Добыча

Рядом с ней дрожит, чуть не плача, Дэвид. Джейкоб привязан с другой стороны. Я вижу веревки, которыми они все привязаны к балкам. Эпаф выглядит хуже всех. Он склонился на одну сторону, почти без сознания. Он привязан один, в углу. Глаза у него заплыли лиловыми синяками, веки распухли так, что не открываются. И тут я замечаю, что в другом углу привязан еще кто-то. Девушка. Ее глаза горят новой жизнью. Это Клэр.

Я поворачиваюсь к старейшинам. Они ухмыляются, глядя на меня.

— Ладно, ладно. Вы нас поймали. Мы сдаемся. Мы садимся в поезд. Мы уезжаем.

Они хмурятся. Они ожидали сопротивления.

— Только приведите Бена. Тогда можете нас отправлять.

— Ладно, — говорит один из старейшин. — Теперь лезь в вагон.

— Когда вы приведете сюда Бена, — отвечаю я. — Тогда сяду.

Старейшина тепло улыбается, демонстрируя морщинки в углах губ:

— Да, конечно. Как скажешь. Но на это может потребоваться час или два. Плюс минус три.

Окружающие его старейшины гогочут.

Я смотрю на Сисси. Она качает головой. Ее глаза говорят мне, что это не сработает.

Я пробую другой способ.

— Слушайте меня очень внимательно, — говорю я. — Я скажу вам это по буквам. Надо уезжать сейчас.

— С чего ты взял? — спрашивает старейшина.

— Они приближаются.

— Кто?

— Закатники.

Старейшина улыбается, показывая на Сисси:

— Точно то, что она говорила. Ох… нам так страшно. Ох… закатники плывут по реке на миленьких маленьких лодочках.

— Лучше б вам было страшно, — я смотрю в их улыбающиеся лица, пока ухмылки не исчезают. — Я их видел. Они на горе. Бегут к нам прямо сейчас, покрывают склон, как черная кровожадная лавина. Через несколько минут они будут здесь.

Старейшины молчат: секунду, две, три. Наконец молчание прорывается взрывом смеха.

— Хорошая игра, сэр, отличная игра, — грохочет старейшина. — Должен признать, ты чуть нас не убедил, — тут он перестает смеяться. — Но недостаточно хорошая, — он окончательно становится серьезным. — Теперь забирайся в поезд.

— Сначала приведите Бена. А пока его ведут, пусть девушки начинают садиться в поезд.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает одна из девушек. Та, с веснушками. Ее голос звучит застенчиво и испуганно, она сама не верит в то, что говорит. Но, не обращая внимания на злобно смотрящих старейшин, она продолжает: — Скажи мне.

Теперь все старейшины поворачиваются к ней.

— А ты помолчи!

— Нам всем надо уходить, — кричу я, теперь обращаясь к девушкам. — Поезд — это способ выжить. Единственный способ. — Я вижу, как девушки наклоняются вперед, прислушиваясь ко мне. — Вы думаете, закатник в Доме Пустоши был страшным? А теперь представьте, что их дюжины. Представьте, что на деревню набросятся сотни! — Девушки отшатываются. — Теперь представьте, что они вас хватают и едят. Потому что именно этим они займутся через пятнадцать минут.

Маленькая девочка рядом с нами, на вид не старше семи лет, начинает плакать. Девушка с веснушками обнимает ее за плечо, хотя сама бледна и дрожит.

— Не слушайте его! — кричит старейшина. — Не слушайте эту наглую ложь!

— Слушайте меня! — пытаюсь я его перекричать. — Запускайте мотор! Начинайте опускать мост. Надо уезжать сейчас!

Никто не двигается с места.

И тут происходит единственное, что может сработать. Громкий утробный вопль проносится над деревней. Это не волк и не другое животное. Неудержимая, безумная страсть звучит в этом крике. Он идет из глубины души, но не человеческой. Спустя мгновение к нему присоединяется другой вой, за ним еще один, и еще, пока темное небо не взрывается множеством животных воплей.

Старейшины бледнеют. Кошмар, мучивший их всю жизнь, стал реальностью, это видно по глазам. Но делают они что-то странное. Они не приказывают девушкам садиться в поезд. Они просто разворачиваются и молча, с потрясенными лицами, уходят, как освистанные актеры. Старейшины идут обратно к деревне.

Уходят навстречу вою.

— Что они делают? — спрашивает Клэр. — Куда они идут?

Я сам ничего не понимаю. Девушки, сперва последовавшие с платформы за старейшинами, останавливаются и недоуменно смотрят друг на друга. На лицах у них отражается борьба между инстинктом выживания и выученной привычкой подчиняться старейшинам.

Раздается еще один крик.

Теперь это не вой закатника, а человеческий вопль. Расстояние — на фермах с другой стороны Миссии — не делает слышный в нем животный ужас менее заметным. Я представляю, как девушки забегают на бойню и хватают топоры и тесаки, чтобы защититься от закатников. Они не понимают всей безнадежности своих попыток, как и того, что вид и запах крови на бойне — пусть даже животной — только еще больше распалит закатников.

— Если вы хотите жить, садитесь в поезд! — кричу я.

Девушка с веснушками делает шаг вперед. Дрожащим голосом она приказывает остальным садиться в поезд. Их не приходится упрашивать: все как одна заходят в вагоны с удивительным спокойствием и молчанием. Только иногда раздается сдавленный всхлип.