Добыча золотого орла. Пророчество орла

Катон дождался, когда последний легионер получил свою долю, и кивнул Метеллу.

— Теперь себе.

Солдат кивнул, разрубил припасенный для себя кусок филейной части и сдвинулся в сторону, поближе к центуриону, передав тому остаток. Достав нож, Катон увидел, что лучшие куски уже розданы и ему придется довольствоваться обрезками с поросячьей шеи.

Он сел рядом с товарищами, поднес мясо ко рту, и в нос ударил такой головокружительный аромат, что он впился в кусок зубами с жадностью уличного нищего, которому выпало счастье подобрать объедки с пиршественного стола богача. Эта мысль вызвала у него грустную улыбку: в нынешнем своем положении он бы с радостью поменялся местами с самым ничтожным из попрошаек, бродящих по улицам Рима. Те, во всяком случае, не живут в постоянном страхе, ожидая, что их выследят и перебьют, как собак.

Когда костер медленно угас, легионеры, уже покончив со своими порциями, набросились на быстро остывавшие остатки туши, отдирая и обгладывая с костей что только возможно. Катон хотел было приказать им оставить хоть что-то на потом. Никто не мог предвидеть, когда снова удастся раздобыть еды, а как только головокружительное ощущение сытости пройдет, мучительный голод скрутит им животы с еще большей силой. Но, видя отчаяние на лицах людей, которые, сидя на корточках, пытались кто ножами, кто пальцами оторвать хоть что-то от костей, Катон понял, что, если попытается отдать подобный приказ, это, возможно, будет последний приказ в его жизни. Здравый смысл требовал растянуть добытую пищу по крайней мере на несколько дней, но голод пересиливал доводы рассудка, и он понял, что сейчас должен обращаться с людьми осторожнее, чем когда-либо. В результате все косточки маленького поросенка были с жадностью обглоданы, от него остались лишь объеденная голова с насмешливо скалящимися челюстями, голые кости да обсосанные хрящи. Правда, следующим вечером голову и копыта тоже отправили в котел, но от этого варева Катон отказался в пользу солдат, чтобы по возможности оттянуть момент, когда пища закончится. Но этот момент все равно наступил, и голод, словно вор, снова пробрался в лагерь. «А ведь это было два дня назад», — подумал Катон, проснувшись и морщась от боли в пустом желудке. Он лежал на боку в тени одного из деревьев, окружавших их спартанский лагерь.

Катон перевернулся на спину и прищурился, глядя, как солнечные лучи, мерцая, пробиваются сквозь мягко шелестящую над головой листву. Было уже хорошо за полдень, но Катон провел ночь в карауле и был не прочь поспать подольше. Тем паче было бы ради чего просыпаться. Им остается только дожидаться возвращения высланных на разведку патрулей в надежде на то, что они все же раздобудут еды. И скорее всего, надежда вскоре сменится отчаянием, поскольку станет ясно, что и в эту ночь их желудки останутся пустыми.

Разведчики не только возвращались с пустыми руками, кроме того, они не доставляли и никаких сведений о Каратаке и его воинах, тоже скрывавшихся среди здешних топей. Создавалось впечатление, будто исходящая миазмами трясина поглотила остатки армии варваров так же, как сделала это с несчастным Прокулом.

Катон поспешно подавил страшное воспоминание и вновь вернулся мыслями к плану, который, как он надеялся, даст им шанс на пересмотр приговора и возможность вернуться в ряды Второго легиона. Он ясно воображал себе эту картину: колонна грязных, оборванных, вооруженных чем попало легионеров горделиво марширует в расположение части, и изумленный легат выслушивает подробный доклад Катона о том, где находятся Каратак и его воины, с указанием точных мест на карте, развернутой на походном столе Веспасиана. «Сладкие мечты, не более того», — с печальной улыбкой подумал Катон. Чем дальше, тем меньше он сам верил в свою способность осуществить задуманное, и сейчас, когда он лежал на спине, рассеянно глядя вверх, это видение уже не сулило ему надежду, а только дразнило.

Через некоторое время стало невмоготу мучить себя подобными мыслями. Центурион присел и оглядел лагерь. Люди по большей части сидели на корточках небольшими группами и тихонько переговаривались. Двое или трое посмотрели в его сторону и заметили, что он проснулся. Катон подумал: о чем же таком они шептались, если побоялись встретиться с ним взглядом и тут же отвели глаза? Потом он напомнил себе, что сам отдал приказ производить как можно меньше шума. В последнее время центурион во всем выискивал признаки угрозы, хотя и сам порой думал, что его осторожность начинает граничить с манией. Но нет, это не мания, что-то здесь не так…

Катон снова оглядел лагерь и остановил взгляд на Фигуле, который сидел под низкой веткой неподалеку от него и, срезав, обстругивал ножом тонкий, относительно прямой сук. Центурион быстро поднялся на ноги и подошел к нему.

— Ты что тут делаешь? — спросил он. — Ты же должен быть в патруле.

— Так точно, командир, должен. Но кое-кто добровольно вызвался меня подменить.

— Кое-кто? — Катон снова огляделся и посмотрел на оптиона. — Метелл, да?

— Так точно.