— Это неприемлемо, командир.
— Очень даже приемлемо, легат. Я отдаю это распоряжение своей властью.
— Командир, ты не вправе осуждать бойцов за то, что они не смогли устоять перед многократно превосходящими их числом силами противника.
— В истории многих армий имеются примеры героического самопожертвования, — с язвительной улыбкой указал Плавт.
— Имеются, — согласился Веспасиан. — Однако если мы обвиняем Третью когорту в том, что она не выполнила свою задачу и не сдержала противника, но освобождаем от обвинений тех, кто не выполнил свою задачу и не вынудил врага принять бой, по чьей вине когорта оказалась лицом к лицу с целой армией, то не прибегаем ли мы к двойным стандартам? Ты обвиняешь этих командиров и их легионеров в том, что они не справились с заданием. Но при этом ни в чем не обвиняешь тех, кто, действуя под твоим непосредственным командованием, не проявил достаточной оперативности, чтобы захлопнуть тобою же задуманную ловушку. А ведь именно из-за того, что эти люди не преуспели в выполнении полученных приказов, враг сумел избегнуть западни и обрушиться всей силой удара на Третью когорту.
«Ну, тут легат перегнул палку», — подумал Катон, оглядывая помещение. Потрясение на лицах находившихся в шатре командиров красноречиво говорило о том, как далеко отступил Веспасиан от обычного порядка таких заседаний. Командующий смотрел на своего подчиненного: он был охвачен таким гневом и изумлением, что некоторое время не мог вымолвить ни слова. Наконец, откашлявшись, он обратился к писцам:
— Занесите в протокол: легат предпринял попытку препятствовать проведению слушаний. В будущем мы непременно проведем дополнительное расследование, касающееся его неуместных заявлений, но в настоящий момент вернемся к непосредственному предмету слушаний. Будем рассматривать конкретные обвинения, одно за другим. Центурион Максимий.
— Да, командир.
— Ты отрицаешь обвинение в невыполнении приказа?
— Да, командир.
— Да?
— Мы двигались к броду с максимальной быстротой, командир. Но когда обнаружили, что аванпост захвачен, я счел опасным продолжать путь, зная, что противник может угрожать нашим флангам и тылу. Мы настигли врага, разбили его и продолжили путь к броду в полном соответствии с полученным приказом, командир.
— Было ли твое решение немедленно расправиться с налетчиками продиктовано исключительно тактическими соображениями?
— Разумеется, командир, — ответил Максимий после едва заметной заминки.
— А не пытался ли кто-то из командиров отговорить тебя?
— Припоминаю, некоторое несогласие имело место. Но у меня не было времени разъяснять ситуацию каждому по отдельности. Кроме того, после того как старший центурион отдает приказ, все споры заканчиваются.
— Это верно, — кивнул Плавт и обратил свой взор к Макрону. — Переходим ко второму обвинению. Центурион Макрон, почему брод не был защищен должным образом до прибытия неприятеля?
Макрон оторвал взгляд от Максимия, постарался согнать с лица гневное выражение и шумно прочистил горло.
— Потому что этим занималось меньше людей, чем следовало, командир. И, кроме того, в разоренной крепости мы почти не нашли пригодных для работы инструментов — большую их часть сожгли налетчики. Поэтому мы прибыли к броду, не имея ни инструментов, ни времени для того, чтобы вырыть ров и насыпать вал. Лучшее, что мы могли сделать, — это соорудить из поваленных деревьев, ветвей и сучьев заграждение на острове да забить в речное дно на переправе заостренные колья. У нас и топоров-то, считай, не было, так что рубить деревья пришлось мечами.
— Звучит убедительно. Я согласен с тем, что у вас вряд ли была возможность защитить брод лучше. Но почему вы отступили до того, как к переправе подошла остальная когорта? Твой отряд понес тяжелые потери?
— Никак нет, командир.
— Вас обошли с флангов, угрожая окружить?
— Никак нет, командир.
— Так почему же вы прекратили обороняться и отошли? Очевидно, на то были веские основания.
Макрон выглядел удивленным.
— Да, разумеется, командир.
— Излагай.
— Во время второй атаки противнику удалось разрушить часть нашего заграждения, и они готовились нанести удар по бойцам, оставшимся без прикрытия. При этом, командир, враг собирался использовать тяжелую пехоту, построившуюся «черепахой». Увидев это, я понял, что удержать остров мы не сможем и в такой ситуации разумнее отступить, соединиться с центурионом Максимием и попытаться удержать наш берег реки.
— «Черепахой»? — Плавт насмешливо улыбнулся. — Ты утверждаешь, что они построились «черепахой»?
— Так точно, командир. И сделали это достаточно умело.
— О, уверен, так оно и было, центурион. Настолько умело, что смогли обратить тебя в бегство.
— Я не бежал, командир, — резко возразил Макрон. — Никогда не бегал и не побегу.
— А что же ты в таком случае сделал?
— Кажется, в наставлениях такой маневр именуется «отступлением с боем».